Дальние рейсы

Очень хотелось пить. Я нашел сухое местечко и лег на живот, чтобы хлебнуть прямо из реки. Лег и увидел перед собой не всю реку, казавшуюся холодной и мрачной, а лишь маленький кусочек ее. И вода тут была совсем не темной, не серой, а очень прозрачной. Маленькая рыбка прошла возле дна, махнула хвостиком, взбив золотистую струйку песка. И такой вкусной показалась мне енисейская вода, что я «причастился» еще и еще раз.

К нам подошло подкрепление. Первыми прибежали двое школьников, числившихся в рыболовецкой бригаде. А вслед за ними из болота, из густого кустарника, с шумом вырвались два краснокожих всклокоченных «папуаса», голых и босых, как и положено представителям этого племени. При ближайшем рассмотрении папуасами оказались Нил и его сосед по каюте, худощавый очкастый инженер-железнодорожник. Тяжело отдуваясь, они поведали о своих злоключениях.

Когда началась высадка на остров, они сочли, что отправляться в шлюпке вместе с дамами ниже их достоинства. Выбрали мужской способ передвижения. Разоблачились до трусов и, под восторженный говор старых дев, бросились с палубы в воду. Пока плыли, все было благополучно. Но едва очутились на суше, чуть не завыли во весь голос. Комары облепили их, а им нечем было прикрыться от кровожадных разбойников. Стоять на месте они не могли и галопом помчались к нам, надеясь, что на нашей стороне острова больше ветра.

Телеса Нила и инженера были сплошь покрыты волдырями, особенно на спине. Оба будто распухли. Но они показали себя настоящими мужчинами. Смазались антикомариной жидкостью и сразу включились в работу. Штурман отдал инженеру свой китель. Нил облачился в мой плащ, но все равно комары продолжали досаждать им, впиваясь в голые ноги.

Даже нам, хорошо одетым, крепко доставалось от этих вредных насекомых. Мы натирали шеи, лица и руки вонючей жидкостью. Она помогала, но ненадолго. Пот и вода быстро смывали ее, и комары набрасывались с новой силой. Они лезли в глаза и в рот, приходилось выплевывать их, а то и глотать вгорячах прямо живыми.

Третья тоня принесла нам немного, пуда полтора, но рыба была хорошей. Теплоход дал уже призывный гудок, но мы решили забросить невод еще раз: уж очень обещающее местечко подыскал боцман. На минуту остановились перекурить перед новым рывком. Матросы присели на песок. Штурман выливал из сапог воду. Нил смазывал ноги. Усталые люди молчали.

Я посмотрел вокруг. Давно уже наступила ночь, но было совсем светло, только сузился горизонт да отдаленные предметы казались зыбкими, расплывчатыми. Белым пологом туч затянулось небо, прозрачный туман окутывал черную тайгу и обрывистый берег. И лес, и река, и наш остров — все будто застыло, замерло в вековом сказочном сне, теплом и легком. Мелкий, едва ощутимый дождик был настолько слаб, что не мог потревожить тускло блестевшую гладь воды. Сонное безмолвие нарушал только протяжный, надрывающий душу стон, долетавший из глухих дебрей. Кричала птица, но кричала с такой безысходной тоской, что мороз пробегал по коже. Слушая ее, можно было понять, почему люди начинают верить в духов, в нечистую силу, идут на поклон к шаману.

Бескрайняя необжитая тайга простиралась вокруг нашего маленького островка. Если отправишься на восток, почти не встретишь людей до самой реки Лены. Будешь лезть через буреломы, продираться сквозь палы, оставишь позади тысячу километров, ослабнешь, упадешь, сгинешь в болоте, а кругом будет все такое же равнодушное безмолвие. А за Леной начинается тайга еще более однообразная и пустынная. И так до Тихого океана.

Эти огромные безлюдные просторы словно зовут, заманивают: хочется рискнуть и пойти в неизвестность. Такое же чувство мучило меня в Большеземельской тундре. Однажды я поддался соблазну освободиться от него, поддался коварному зову и зашагал напрямик по мху, по зарослям стелющихся березок, через ручьи и хлюпающие болотца. Шел, ни о чем не думая, срывая горстями морошку. Там не утонешь в трясине: под ногами вечная мерзлота. Но идти тяжело. И очень трудно ориентироваться на голой однообразной равнине.

Шел долго. А когда скрылось среди туч солнце, сделалось вдруг жутко. Я не взял компаса и не знал, в какую сторону двигаться.

Ветер вот уже несколько дней дул с юга. Я повернулся к нему спиной и пошел, надеясь, что он не изменил направление. Мне нужно было добраться до побережья, где знаком каждый мыс…

Четвертая тоня была особенно трудной. Выбиваясь из сил, падая, обдирая ладони, мы метр за метром вытягивали снасть. Я давно перестал заботиться о ботинках. Брюки намокли, покрылись грязью и рыбьей чешуей.

Боцман решил, что мы зацепили за корягу. Но оказалось другое. Когда три четверти невода были на берегу, мы увидели, как бурлит вода около мотни. Там бились десятки здоровенных рыбин. Большая и тяжелая добыча попала в сеть на этот раз. Мы дружно взяли невод на себя, а рыба рванулась в противоположную сторону, в глубину. И тут старая сеть не выдержала. Лопнула мотня, рыба вырвалась на свободу. Но даже и после этой аварии в неводе осталось несколько крупных стерлядок.