Дальние снега

Подрастали вынянченные ею дети Давида. Сердце праздновало первые постановки в Тифлисе «Горя от ума»… Сначала любителями, в доме на Дворцовой улице, князя Романа Ивановича Багратиона, где Чацкого играл сотрудник «Тифлисских ведомостей» обаятельный Дмитрий Елисеевич Зубарев, а Скалозуба — сам хозяин. Брали отрывки из пьесы для своих бенефисов Щепкин и Каратыгин, показывали сцены из нее московские любители…

Вся пьеса неожиданно и ненадолго прорвалась — без цензурных изъятий — на киевскую сцену. Комедию арестовали, а она, исхитрившись, жила без прописки: Нине пересылали афиши из Казани, Таганрога; ее высочайше запрещали в Тамбове, а она озорно подмигивала из Харькова.

Пришло издание «Горя» от немцев из Ревеля, от англичан из Лондона, первое русское издание, вышедшее в типографии при… медико-хирургической академии. Сандр совершал дальние вояжи, о которых мечтательно говорил ей: «Мы еще поглядим свету, женушка!»

Грибоедова радовалась каждому знаку, что Сандр жив: и когда Семино присылали письма из Парижа, и когда приезжий рассказывал, что видел пьесу в Воронеже, и когда узнавала, что в здании нового тифлисского театра на потолочном плафоне, рядом с Эсхилом и Мольером, изображен ее Сандр, и когда вместе с сестрой смотрела «Горе» в Малом театре Москвы.

Нет, она ошиблась. Ум и дела его оказались бессмертны не только в русской памяти. Жизнь для Сандра продолжалась, а значит, был смысл и в ее существовании, как в продолжении его самого.

Нина Александровна собирала разрозненные рукописи мужа, его письма, заметки, с терпеливой тщательностью вычитывала гранки, в письмах своих ограждала мужа от нападок недоброхотов, от равнодушия и несправедливостей, от подлых вымарок цензуры.

Трудное восхождение пьесы — как в гололед на Мтацминда — приносило свои радости.

…А как гордилась Нина Александровна, когда ее воинственная Эка получила за смелость военную награду и ездила за ней в Санкт-Петербург!

Правда, Эка была властолюбива, и приходилось умерять чрезмерные порывы правительницы.

Катенька тоже рано овдовела, но не изменила памяти мужа, хотя руки ее упорно домогался испанский посол в России герцог д’Осуна.

А сколько хороших людей встречалось на Нинином пути! Если бы она была тщеславной, то составила немалый сборник из поэтических посвящений.

Полонский писал о союзе Нины Грузинской и Александра Невского. Одоевский: «Грузия, дочь зори и огня».

До гробовой доски остался верен ей в чистом и высоком чувстве Григол Орбелиани. Несколько раз предлагал стать его женой, приносил в дар стихи…

Рассудок прав: он мне твердит свое,
Но что мне голос трезвых размышлений,
Коль пред тобой все существо мое
Бессильно упадает на колени…

Милый, терпеливый фантазер! Он так ни на ком и не женился. Разве хотела она искалечить ему жизнь? И как тяжко перенес он польскую ссылку…

…Был рядом белокурый, статный ротмистр Козловский с вечно молящими о чем-то глазами, каждый день приносивший розы, готовый в любую минуту пойти ради нес в огонь и воду.

Был молчаливый, на что-то надеявшийся князь Багратион Имеретинский… Друг ее мужа — тифлисский губернатор Петр Демьянович Завелейский…

Штабс-капитан Клементин с его ослепительными вспышками остроумия…

Даже объявился сенатор-миллионер, не говоря уже об очаровательном Николае Павловиче. Близорукий, сутуловатый, с очень длинными ногами, которые он сам иронически называл чубуками, надворный советник Николай Павлович Титов покорно нес бремя безответной любви, довольный хотя бы тем, что его терпят, относятся к нему ласково и бесхитростно, делятся домашними заботами, считают своим, близким человеком.

Только один раз, единственный… Несколько лет тому назад…

Тифлис непривычно утопал в снегу. Разбойничал ветер по его улицам.

Нина Александровна сидела у камина одна. Теплый, смолистый воздух приятно овевал тело. Она спокойно думала: «Но странно ли, вот я и старше Сандра».

Нина Александровна взяла с комода зеркало, печально усмехнулась, увидев седую прядь в волосах. Рука потянулась спрятать ее и опустилась.

В Это время слуга доложил, что сенатор Гладышев и полковник Благов просят принять их. Гладышева Чавчавадзе знали давно, он был другом семьи, а имя Благова Грибоедова услышала впервые.

Он произвел на Нину Александровну хорошее впечатление: статный, почти седой, хотя было ему, наверно, немногим более сорока лет. Прямой взгляд умных, неназойливых глаз.