Дальше ваш билет недействителен

– У вас уже были срывы?

– Так, чтобы совсем, – нет. Но я уже не тот, что прежде. Или, вернее, я уже не я. Такое чувство… что я все теряю.

– Как будто весь мир ускользает от вас.

– Именно.

– Остается уточнить, что такое для вас “мир” и какие… э-э… ценности вы теряете.

– Любимую женщину.

– А-а!

Он одобрительно кивнул, явно довольный и даже обрадованный моим ответом. На благородном лице читалось воодушевление жюль-верновских ученых и кроткая, но непоколебимая верность идеалам.

– Любимая женщина… да, конечно… Но иной раз женщину любят… к сожалению, как инструмент обладания миром. На ней играют, как на скрипке всесилия, извлекая из ее струн упоительные аккорды. А я, простите, слишком стар, в моем возрасте и думать‑то смешно о силе. Вы, вероятно, придирчиво следите за собой?

– Постоянно. Это становится манией. И все труднее от нее отделаться. Когда понимаешь, что любишь последний… и вместе с тем первый раз в жизни… Не знаю даже, что меня мучает: страх оказаться сексуально несостоятельным или же более глобальное предчувствие…

– Предчувствие конца?

– Если угодно. Я не могу отделаться от смутного предчувствия конца света, хоть и не верю, что этот конец наступит.

– Да-да, привязанность к жизни – одно из пагубных побочных действий любви.

– Не то чтоб я боялся смерти…

Профессор улыбнулся:

– Полно, полно, месье! Вы далеко не так наивны, и незачем притворяться, будто вам неизвестно, что за игру вы затеяли. Все ваши предчувствия оттого, что вы заклинаете судьбу. Хотите избежать полового бессилия – и бессилия вообще – и умоляете смерть избавить вас от этого. Любимая песня всех настоящих мужчин. Fiesta brava! Изнуренный бык мечтает, чтоб его закололи, он опускает голову и ждет последнего удара. И это варварство называется милосердием. Особые пристрастия есть?

– В каком смысле?

– Что‑нибудь вроде группового секса для поднятия боевого духа?

– Это не в моем вкусе.

– Значит, вам приходится напрягать воображение?

– Вы имеете в виду… фантазмы?

– Ну да. Случается, наступает момент, когда силы настолько иссякают, что реальности, даже если она прекрасна и вы сжимаете ее в объятиях, уже не хватает, тогда единственный выход – обратиться к силе воображения. В ход идут негры, арабы и даже животные. Такая практика распространена гораздо шире, чем обычно думают.

– Нет-нет, это не мой случай.

– А некоторые, идя по этому пути, попадают в знаменитый замкнутый круг Визекинда… Знаете, конечно?

– Честно говоря, нет.

– Да что вы! Это очень интересно, непременно почитайте – Визекинд блестяще описал это состояние. Итак, когда реальность теряет остроту, когда ее уже недостаточно, человек прибегает к фантазмам, то есть к воображению, но скоро и оно истощается, не оправдывает ожиданий и теперь уже само требует подкрепления реальностью. Представьте себе трагическое положение весьма и весьма порядочных мужчин, которые вынуждены прибегать к помощи разнорабочих-африканцев и заимствовать их производительную силу. Вот так‑то. В подобной ситуации поистине достойны восхищения преданность, сочувствие и жертвенность женщины.

Я не верил своим ушам. Было что‑то дикое, невероятное в том, что весь этот перечень изъянов и извращений весело прочирикал прозрачный старичок восьмидесяти четырех лет, которого я минуту назад представлял себе сидящим под грибом сказочным гномом в остроконечной шапочке.

– Но это ужасно, – пробормотал я.

– Вовсе нет. Я, знаете ли, подозреваю, что не все в учении святой Церкви вранье, не говоря уже о том толстяке, которого вы приметили… – Он повернулся и постучал кончиком ручки по животу Будды. – Не думайте, месье, мои слова – вовсе не предсказание того, что будет с вами, и далеко не полный обзор интересующего вас вопроса. На свете столько горя, а мы не вездесущи. Просто объективности ради надо смотреть правде в глаза. – Он грустно усмехнулся. – Знаю, знаю… Труднее всего заключить мир с самим собой. У вас, я полагаю, не было конкретной причины обращаться ко мне, а впрочем, именно это может быть важнейшей из причин. Ведь вы сказали по телефону, что вам нужна срочная помощь. И у других врачей, без сомнения, уже побывали?

– Только у одного.

– Браво. Значит, еще не ударились в панику. Ну, а после меня в какую инстанцию вы собираетесь обратиться?

“Что я тут делаю? Зачем испытываю терпение этого великодушного христианина?” – подумал я.

Мы помолчали. На письменном столе профессора стоял букет полевых цветов, на стене тикали старинные часы с висячим маятником. Менгар ласково смотрел на меня поверх очков. Он был похож на святого Франциска Ассизского с фресок Джотто. Не хватало только птичек и грубой рясы.

– Благодарю вас за… предостережение, доктор. Но, думаю, в этом смысле мне ничего не грозит. У меня очень развит инстинкт самосохранения. Признаться, мне еще не доводилось подходить к вопросам секса с точки зрения сексологии. Мне как‑то всегда казалось, что если секс нуждается в сексологии, то она уже ничем ему не поможет. Увы…

– Понимаю, понимаю.

– Я люблю молодую женщину, люблю так, как не любил никогда в жизни.

– И она вас любит?

– Я в этом уверен.