Дальше ваш билет недействителен

Между дверью и тем местом, где я сидел, было, наверное, метра четыре, но я застыл в такой неподвижности, что, когда Руис вошел, он не сразу заметил мое присутствие. Закрыл за собой дверь. Он был в черных кожаных штанах, голый по пояс. Только затворив дверь, он заметил меня. И тогда проявил такую яростную стремительность, что моя собственная диверсантская ловкость показалась неуклюжестью. В одно мгновение, ничуть не удивившись, он прыгнул вперед, и тут же у него в руке появился нож. Мой глаз едва успел заметить, как он выхватил его из кармана.

Но я уже держал в руке кольт.

Он застыл, прервав полет, но без малейшей неловкости, поскольку это тело еще играючи справлялось с силами тяготения. Колени слегка согнуты, руки расставлены, нож выставлен вперед. Он был в двух метрах от меня — со вздрагивающими губами, уставившись округлившимися глазами на ствол моего оружия.

Я держал палец на спуске. Кровь прилила к лицу.

Я смотрел на него. Только теперь, при виде этого тела, столь богатого силой, которую время похитило у моего, я впервые понял смысл своей вылазки: это была реконкиста, отвоевывание. Я пришел забрать назад орудие, некогда принадлежавшее мне, хорошо мне служившее и которого я лишился. Я должен был вновь завладеть им, навязать ему свою волю, подчинить себе и воспользоваться им.

Он попятился.

— No, señor, no![15] — взмолился хрипло. — No!

Он выронил нож и поднял руки.

Выдающиеся скулы, в глазах след того, что могло быть монгольским наследством. Один из наших завоевателей… Но полуоткрытые и дрожащие губы потеряли свою жесткость: страх цивилизует…

На его запястье были украденные у меня золотые часы.

Я смотрел на часы. Только тогда он меня узнал. Отступил на шаг.

— No me haga dano, señor!..[16]

— Испанскому ты меня научишь в другой раз, — сказал я ему.

Он снял часы с запястья, наклонился и толкнул ко мне.

— Вот, señor… Я безработный, мне нечего было есть…

— Ну да, потому-то ты их и не продал, — заметил я.

Я внимательно изучал его тело. Приходилось признать, что он был сложен лучше, чем я когда-то. Тоньше в талии, плечи шире. В бедрах больше упругой силы. Но это было скорее тело акробата, нежели борца. И каждый нерв, каждая жилка, каждый мускул напрягались такой жаждой жизни, о которой у меня не осталось даже воспоминания.

Какое-то время я учил наизусть этого дикаря. Потом достал из кармана его водительские права и бросил к его ногам. Паспорт оставил у себя. Он подобрал документ и ошеломленно на меня уставился. Он уже ничего не понимал. Это было замечательно. Я почувствовал себя еще сильнее.

Я встал. Взял бумажку в пятьсот франков и свою визитную карточку. Толкнул свои часы обратно к нему и бросил деньги и карточку к его ногам. Движением оружия сделал знак отойти. Он тотчас же с готовностью подчинился.

— Очень хорошо, Антонио, — сказал я ему. — Учись повиноваться мне.

Он пробормотал:

— Sí, señor.

Я вышел и закрыл за собой дверь. Сунул кольт в карман и закурил. Моя рука была спокойна. Я медленно спустился по лестнице и пошел по улице куда глаза глядят, Я чуть не убил его, даже не зная почему, — то ли чтобы избавиться от ненависти к его жизненной силе, нахлынувшей на меня, словно неотвратимое будущее, то ли потому, что не мог больше быть уверенным в себе и чтобы спасти Лору.

В тот день мы собирались пообедать за городом. Я вошел как триумфатор, и это ее, казалось, обеспокоило.

— Что случилось, Жак? У тебя такой вид… будто ты от чего-то спасся.

— Я чуть не убил кое-кого.

— Ты слишком быстро ездишь.

Я перешел из спальни в гостиную, собрал букеты ее вечных воздыхателей, ожидавших, когда я с ними покончу, розы, тюльпаны, ирисы, и выбросил в коридор.

— Хочу быть с тобой наедине. Все эти благоухающие угрозы… Через несколько дней все будет окончательно улажено, подписано, я стану свободен, и мы уедем к черту на кулички.

— Где это, чертовы кулички?

— Очень далеко… Пока сам не знаю. Сядем в «ягуар» и поедем куда глаза глядят… Турция, быть может, Иран…

Я подошел к холодильнику и налил себе стаканчик. Повернулся спиной к Лоре.

— Нам понадобится шофер. Я знаю одного бывшего охранника из Елисейского дворца, он бы подошел. Там сейчас сокращают персонал, так что он остался без работы. Это человек лет пятидесяти, очень надежный, безупречной нравственности… Думаю, он свободен. В противном случае… — Я допил свой стакан. — … в противном случае наверняка найдем кого-то другого.

— Самое главное, чтобы был не надоедливый, — сказала Лора.

Несколько дней подряд я отправлял Руису деньги по почте, чтобы помешать ему сменить адрес.

Глава XX