Дальше живут драконы

Девочки росли быстрее мальчиков и уже с седьмого — восьмого класса начинали задумываться о столь деликатной теме как взаимоотношения полов. Конечно, сверстники мало кого привлекали… кому нужны эти вздорные, взбалмошные щенки с заплетающимися лапами. Какие у них интересы… только по сопкам шляются, чего-то в тайге ищут, приходят грязные, мокрые… фу-у-у-у… Но время… повзрослевшее тело начинает совсем не так реагировать на случайный толчок или прикосновение. А гарнизон это не город. Поэтому — часть девочек ищет кавалеров среди моряков — срочников… это девятнадцать — двадцать лет, самые отчаянные засматриваются на мариманов — последний год призыва, двадцать три года[54], клеши и ремень до пупа. Все это начиналось как то разом и классу к восьмому приобретало характер эпидемии. Девочка, у которой не было парня старше, порой намного старше ее — считалась белой вороной. Кому не достались моряки — те общались с выпускниками, это девятый и десятый гимназические классы. Важное значение имело умение играть на гитаре, наличие дома видеомагнитофона, которые в то время только начинали входить в повседневную жизнь, умение петь песни, «круто курить» и целоваться. Обычно — дальше поцелуев и обжиманий дело не заходило, даже у озверевших от воздержания моряков. Все понимали, что в отдаленных гарнизонах все дочери — офицерские, а офицер простому призывнику может сделать ох как много гадостей. И самых разных. Если не пристрелит, или не устроит несчастный случай — а могло быть всякое, на краю земли служили, кто поедет проверять. Но было всякое. Иногда заканчивалось свадьбами иногда — разбитыми навсегда жизнями.

Мальчишки примерно к восьмому — девятому классу начинали психовать. Самые красивые и самые отчаянные девочки уже разобраны, оставались только белые вороны и малолетки. Да к тому же — девочки этого возраста имели поразительную тягу к хулиганам и плохишам, но никак не к скаутам Его Величества. Их время придет потом… поедет такая вот гарнизонная красавица поступать, покрутится — покрутится… да часто и вернется обратно. И уже совершенно с другим взглядом на мир. Ну, ладно… умеет целоваться так, что улетаешь, и грудь тискает до синяков… и что с того. Теперь мотается как … ну, неважно, спиртным попахивает, глаза как у кобеля, и вечно ищет, где бы занять. Зато Пашка, правильный до отвращения, который даже прижимал ее к себе с робостью — вернулся с первыми лейтенантскими погонами, и вот-вот в спецкомандировку отправится. Потому как закончил морское и стал офицером боевой части ударного авианосца. А там — и год за два, и досрочное присвоение звания, и возможность получить настоящие боевые награды, в том числе и те, за которые пенсия идет, и даже можно личное дворянство получить. И вовсе он не зануда, ну а то, что робеет, и целоваться совсем не умеет — так ничего… всему научим. А через двадцать — двадцать пять лет глядишь — черные орлы на погонах, дом на казенный счет во Владивостоке, на взвозе, потомственное дворянство…

Но все это будет потом. Потом…

Сашка толкнул плечом

— О чем думаешь?

— Да ни о чем… — с досадой ответил Пашка — под ноги лучше смотри. А то лиса укусит… и тебе сорок уколов в задницу…

Пашка думал о Катьке. Нет, конечно, он предпочел бы о ней не думать, и вообще — забыть навсегда эту рыжую ломаку… но забыть не получалось. Днем он держался… а ночью она приходила к нему в незамысловатых и грешных снах… правда, почему то так получалось, что особо ничего такого в этих снах и не было… он просто не знал, что делать. Все заканчивалось на том, как она снимала блузку… а дальше… дальше просто ничего не было. Совсем ничего.

Задумавшись… он, скаут со вторым классом разведчика — едва не упал, когда они стали спускаться по узкой, вихляющей тропе к обрывистой, вылизанной волнами полосе мокрого серого песка.

— Пашка…

Бурлаков дернул руку

— Да отвянь ты.

Катька гуляла с матросом первого класса с корвета Волк, стоящего в гавани… а блузка виделась ему во сне потому, что именно это он увидел, когда подобрался к зданию строящегося клуба, услышав там голоса. Потом — он долго молотил по деревянной макиваре, сбив все кулаки в кровь, пока капитан-лейтенант Долгих, бывший наблюдатель[55], преподававший в отряде каратэ-кекусинкай — не остановил его.