Дальтоник

Сестра отпустила мальчугана и возвратилась к столу. Взглянув в картотеку, недовольно крикнула:

— Винцибусова!

Иренка, с двумя косичками за ушами, послушно засеменила к доске, поглядывая на остальных ребятишек. Ну, что вы скажете о моей отваге?!

А Златко в это время что-то читал под партой.

Адамцева сначала заглянула в учительскую, узнать, в каком классе сейчас занимается Бенда-отец, потом, громко постучавшись в кабинет физики, дождалась, когда он вышел, и потребовала, чтобы Бенда немедленно пошел и объяснил своему сыну, как важно для здоровья человека вовремя сделать прививки.

Бенда-отец молча подсел к сыну. Они долго смотрели один другому в глаза, пока наконец старший сказал:

— Что ты со мной делаешь?

Златко не ответил.

— Дай ввести тебе сыворотку!

— Не дам!

— Причина? — Они разговаривали на равных, как два взрослых партнера, а не как отец и сын, которому несколько месяцев назад исполнилось шесть лет.

— Ты же знаешь, что у меня ко всем прививкам аллергия.

Сестры переглянулись.

— Это неправда! — Отец повысил голос. — Крапивница у тебя была в последний раз, когда тебе было три года.

Златко снова твердо взглянул в его глаза и сказал печально, без всякой строптивости:

— Папа, я очень боюсь!

Отец улыбнулся:

— Идем, Златко! — Он протянул сыну руку. — И не бойся! Он вел мальчика к столу в полной тишине. Сестра выдвинула стул. Бенда-отец сел и посадил ребенка на колени. Сестра завернула рукав его рубашонки.

— Я все еще боюсь, папа! — в слезах выкрикивал Златко. Бенда-старший прижал его голову к своему плечу и свободной рукой гладил по светлым волосам. Сестра протерла ребенку руку, та, красивая, посмотрела на стеклянный шприц против света, подождала пока с иглы капнет выдавленная ею серебристая жемчужинка, прицелилась и привычным движением с силой вонзила иглу.

Златко вскрикнул, резко дернулся, и кончик иглы обломился!

— Видишь, — сказала сестра укоризненно, — если бы ты сидел спокойно, тебе не пришлось бы терпеть боль дважды!

Златка громко рыдал. Процедуру пришлось повторить. На сей раз она прошла удачно.

Отцовские объятия распахнулись, и Златко вернулся за свою парту.

— Вот! — Все три женщины и отец улыбались ему. — Столько реву и крику, а ведь совсем не больно?

— Больно! И даже очень! — ответил он, и в глазах его опять блеснули слезы.

— Через две недели придем проверить! — заметила одна из сестер, прощаясь с учительницей. — Какой все-таки странный ребенок! — повернулась она к третьей парте.

Кремация Франтишека Еглика действительно состоялась в пятницу, четырнадцатого октября. Тот факт, что начало процедуры было назначено на одиннадцать часов, приняли с чувством удовлетворения как ученики, так и учителя. Это означало, что будут проведены только два первых урока — да и то какие уж тут занятия, — а в десять все должны собраться перед школой, где будет стоять автобус, чтобы отвезти их в семильский крематорий. Поехали, как и положено, все, кроме Либуши Лиемановой, которая извинилась, сославшись на невыносимую головную боль. Больше всего она боялась, чтобы после печального акта погребения у нее не началась ее хроническая многодневная мигрень.

Директор Ян Ракосник влез в автобус последним, следом за Гавелкой, который тащил большой венок. По лентам сбегала вниз надпись золотом. Коллектив учителей заверял усопшего, что никогда не забудет его. Учителя собрали по десять крон, и венок выглядел вполне пристойно.

Директор Ян Ракосник, убедившись, что все в сборе, уселся на последнее сиденье и сказал водителю, что можно трогаться. Он старался держаться так, чтобы выглядеть спокойным, уравновешенным и сдержанным соответственно предстоящей траурной церемонии.

Тяжелый камень свалился с его души. Речь ему произносить уже не надо.

— Ты просто-напросто не можешь! — заявила его проницательная жена. — Разволнуешься, у тебя снова подскочит давление, и придется брать больничный. Сошлись на здоровье, люди тебя поймут, простят. Подумай лучше, кто может сделать это вместо тебя!

Совет был мудрый. Перебирая в уме одного подчиненного за другим, он остановился на Йозефе Каплирже. Каплирж отвечает всем требованиям: давний член партии, кроме того, знал покойного коллегу еще по работе в районе, когда тот был инспектором.

Директор пригласил Каплиржа в свой кабинет и объяснил, что очень правильно, более того — совершенно необходимо, чтобы именно он от имени коллектива учителей и, естественно, также от своего имени произнес надгробную речь.

Каплирж, как ни странно, не отказался, хотя директор этого ожидал. Он лишь спросил, сколько времени отпущено на речь.