Читаем Дама привидение полностью

Через нее ты в затрудненье

Попал, и об заклад побьюсь я,

Ловушку ставила она,

Кто ты, совсем она не знала,

И просто очень ей хотелось,

Чтоб ты пошел за нею следом.

Вот потому-то иногда

Я говорю, быть может, лишку

Твержу тебе (коли припомнишь),

Чтоб из-за женщиной различных

В опасность ты не попадал,

У них одна всегда утеха

Запутать и завлечь мужчину.

Дон Луис

Что делала ты в предвечерье?

Донья Анхела

Сидела дома у себя,

Слезами только утешалась.

Дон Луис

А с нашим братом говорила?

Донья Анхела

С утра сюда не заходил он.

Дон Луис

Как дурно, что небрежен он!

Донья Анхела

Оставь ты эти огорченья.

Терпеть - гораздо лучше будет:

Он старший брат и он нас кормит.

Дон Луис

Ну, если так спокойна ты,

И я спокоен, потому что

Из-за тебя я огорчался.

И, чтоб ты видела, что злого

Не чувствую, пойду к нему

И буду с ним вполне любезен.

(Уходит.)

СЦЕНА 9-я

Донья Анхела, Исабель.

Исабель

Что скажешь ты, моя сеньора?

Какие, после наших страхов,

Здесь новости у нас в дому!

Кто жизни был твоей защитник,

Сегодня он твой гость, он ранен,

В твоем находится он доме.

Донья Анхела

Уж заподозрила о том,

Когда я, Исабель, узнала

От брата о возникшей ссоре,

А также и о том, что гостем

Был тот, кто в ссоре ранен был.

И все же не могу поверить,

Такой невероятный случай:

Едва сюда в Мадрид он прибыл,

Встречает тотчас даму он,

Которая защиты просит,

И брата, - тот наносит рану,

И брата, - тот его уводит

В гостеприимный дом к себе.

Стеченье этих обстоятельств

Настолько странно, что, хотя бы

Все и случилось так, поверю,

Когда увижу я его.

Исабель

Коль таково твое желанье,

Я знаю, как его ты можешь

Увидеть, да еще и больше,

Чем видеть.

Донья Анхела

Ты сошла с ума.

Так комната моя далеко

От комнаты его!

Исабель

Есть место,

Где эта комната с другою

Так сходится, что обе вплоть,

На это ты не ужасайся.

Донья Анхела

Не то, чтоб я его хотела

Увидеть, хочется лишь знать мне

Скажи, как это может быть?

Я слушаю, и я не верю.

Исабель

Не знаешь ты, что брат твой сделал

Из двери шкаф?

Донья Анхела

Я понимаю,

К чему ты разговор ведешь.

Ты говоришь, что там доска есть,

И если просверлим мы дырку,

Мы можем увидать и гостя.

Исабель

Я дальше разговор веду.

Донья Анхела

Скажи.

Исабель

Ту дверь совсем желая

Прикрыть, и спрятать дверь, откуда

В тот сад пройти возможно было,

А если нужно, так открыть,

Твой брат тогда распорядился

Передвижной тут шкаф поставить.

Тот шкаф (хотя стекла в нем много)

Вполне легко передвигать.

Отлично я про это знаю:

Когда я шкаф тот прибирала,

Я лестницу к нему случайно

Приставила, и он с гвоздей

Посдвинулся, и вовсе съехал,

Все вместе на пол полетело,

Когда с зацепок он сорвался,

И лестница, и шкаф, и я.

Теперь защитой он фальшивой

Стоит там, и его подвинуть,

Так там любой пройдет, сеньора.

Донья Анхела

Не будем ничего решать,

Сообразим лишь, что возможно.

Допустим, Исабель, хочу я

Пройти в ту комнату, сдвигаю

Я этот шкаф. А если кто

Его оттуда станет двигать?

Исабель

Конечно, может это сделать.

Но, чтобы мы спокойны были,

Приделаем мы два гвоздя

Нарочно - шкаф открыть сумеет

Лишь тот, кто будет знать об этом.

Донья Анхела

Когда слуга придет за светом

И за бельем, скажи ему,

Что, если гость из дома выйдет,

Пусть известит тебя об этом;

Я думаю, что из-за раны

Не сляжет он теперь в постель.

Исабель

И ты пойдешь туда? Решишься?

Донья Анхела

Я вздорным мучаюсь желаньем

Узнать, не тот ли это самый,

Кто так меня сегодня спас.

Когда я, Исабель, причина,

Что с ним случилась неприятность

И кровь он пролил, я о ране

Его заботиться должна,

Коль только выказать вниманье,

Могу неузнанной остаться.

Идем, должна я шкаф увидеть,

И если можно мне пройти,

О нем заботиться я буду,

А он не будет знать, откуда

Внимание к нему приходит.

Исабель

Но это прямо как рассказ.

А если он его расскажет?

Донья Анхела

Он сделать этого не может.

Явил он слишком много качеств,

Он скромно-благороден был,

Меня пленивши этим сразу:

Как мужественный, был он твердым,

Как вежливый, учтиво тонким,

Как умный, сразу понял он,

Не может он меня обидеть,

Болтливостью в заботу ввергнув:

Как мог бы злой язык испортить

Так много превосходных черт?

(Уходят.)

Комната Дона Мануэля. Подвижной шкаф

с полками; на них хрусталь. Жаровня и пр.

СЦЕНА 10-я

Дон Хуан, Дон Мануэль, Слуга со свечой,

затем Дон Луис и Второй Слуга.

Дон Хуан

Пожалуйста, прошу, прилягте.

Дон Мануэль

Ничтожная такая рана,

Что, право, Дон Хуан, жеманство

Нам даже говорить о ней.

Дон Хуан

Звезду мою благодарю я,

А то скорбел бы неутешно:

За удовольствие вас видеть

Платить печалью, - знать, что вы

Здесь в доме сильно нездоровы,

И знать, что ранены рукою

Вы брата моего, хотя бы

В том не было его вины.

Дон Мануэль

Он превосходный кабальеро,

Его клинок моя есть зависть,

Его манерою пленен я,

И друг ему я и слуга.

(Входит Дон Луис и Слуга

с покрытой корзиной, в ней шпага,

тщательно уложенная.)

Дон Луис

Я ваш слуга, сеньор, и это

Мое показывает горе.

Вам жизнь мою я предлагаю,

И больше пусть в моих руках

Не остается то орудье,

Которым причинилась рана,

Мне более оно не любо,

Служить не может больше мне.

Я этой шпагою вас ранил,

Ее к ногам слагаю вашим,

Дабы прощенья попросила,

Коль виновата в чем она.

Отмстите ею, - и над нею,

И надо мной пусть будет кара.

Дон Мануэль

И в храбрости и в остроумьи

Я вами побежден во всем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

The Voice Over
The Voice Over

Maria Stepanova is one of the most powerful and distinctive voices of Russia's first post-Soviet literary generation. An award-winning poet and prose writer, she has also founded a major platform for independent journalism. Her verse blends formal mastery with a keen ear for the evolution of spoken language. As Russia's political climate has turned increasingly repressive, Stepanova has responded with engaged writing that grapples with the persistence of violence in her country's past and present. Some of her most remarkable recent work as a poet and essayist considers the conflict in Ukraine and the debasement of language that has always accompanied war. *The Voice Over* brings together two decades of Stepanova's work, showcasing her range, virtuosity, and creative evolution. Stepanova's poetic voice constantly sets out in search of new bodies to inhabit, taking established forms and styles and rendering them into something unexpected and strange. Recognizable patterns... Maria Stepanova is one of the most powerful and distinctive voices of Russia's first post-Soviet literary generation. An award-winning poet and prose writer, she has also founded a major platform for independent journalism. Her verse blends formal mastery with a keen ear for the evolution of spoken language. As Russia's political climate has turned increasingly repressive, Stepanova has responded with engaged writing that grapples with the persistence of violence in her country's past and present. Some of her most remarkable recent work as a poet and essayist considers the conflict in Ukraine and the debasement of language that has always accompanied war. The Voice Over brings together two decades of Stepanova's work, showcasing her range, virtuosity, and creative evolution. Stepanova's poetic voice constantly sets out in search of new bodies to inhabit, taking established forms and styles and rendering them into something unexpected and strange. Recognizable patterns of ballads, elegies, and war songs are transposed into a new key, infused with foreign strains, and juxtaposed with unlikely neighbors. As an essayist, Stepanova engages deeply with writers who bore witness to devastation and dramatic social change, as seen in searching pieces on W. G. Sebald, Marina Tsvetaeva, and Susan Sontag. Including contributions from ten translators, The Voice Over shows English-speaking readers why Stepanova is one of Russia's most acclaimed contemporary writers. Maria Stepanova is the author of over ten poetry collections as well as three books of essays and the documentary novel In Memory of Memory. She is the recipient of several Russian and international literary awards. Irina Shevelenko is professor of Russian in the Department of German, Nordic, and Slavic at the University of Wisconsin–Madison. With translations by: Alexandra Berlina, Sasha Dugdale, Sibelan Forrester, Amelia Glaser, Zachary Murphy King, Dmitry Manin, Ainsley Morse, Eugene Ostashevsky, Andrew Reynolds, and Maria Vassileva.

Мария Михайловна Степанова

Поэзия
100 жемчужин европейской лирики
100 жемчужин европейской лирики

«100 жемчужин европейской лирики» – это уникальная книга. Она включает в себя сто поэтических шедевров, посвященных неувядающей теме любви.Все стихотворения, представленные в книге, родились из-под пера гениальных европейских поэтов, творивших с середины XIII до начала XX века. Читатель познакомится с бессмертной лирикой Данте, Петрарки и Микеланджело, величавыми строками Шекспира и Шиллера, нежными и трогательными миниатюрами Гейне, мрачноватыми творениями Байрона и искрящимися радостью сонетами Мицкевича, малоизвестными изящными стихотворениями Андерсена и множеством других замечательных произведений в переводе классиков русской словесности.Книга порадует ценителей прекрасного и поможет читателям, желающим признаться в любви, обрести решимость, силу и вдохновение для этого непростого шага.

авторов Коллектив , Антология

Поэзия / Лирика / Стихи и поэзия
Зной
Зной

Скромная и застенчивая Глория ведет тихую и неприметную жизнь в сверкающем огнями Лос-Анджелесе, существование ее сосредоточено вокруг работы и босса Карла. Глория — правая рука Карла, она назубок знает все его привычки, она понимает его с полуслова, она ненавязчиво обожает его. И не представляет себе иной жизни — без работы и без Карла. Но однажды Карл исчезает. Не оставив ни единого следа. И до его исчезновения дело есть только Глории. Так начинается ее странное, галлюциногенное, в духе Карлоса Кастанеды, путешествие в незнаемое, в таинственный и странный мир умерших, раскинувшийся посреди знойной мексиканской пустыни. Глория перестает понимать, где заканчивается реальность и начинаются иллюзии, она полностью растворяется в жарком мареве, готовая ко всему самому необычному И необычное не заставляет себя ждать…Джесси Келлерман, автор «Гения» и «Философа», предлагает читателю новую игру — на сей раз свой детектив он выстраивает на кастанедовской эзотерике, облекая его в оболочку классического американского жанра роуд-муви. Затягивающий в ловушки, приманивающий миражами, обжигающий солнцем и, как всегда, абсолютно неожиданный — таков новый роман Джесси Келлермана.

Джесси Келлерман , Михаил Павлович Игнатов , Н. Г. Джонс , Нина Г. Джонс , Полина Поплавская

Детективы / Современные любовные романы / Поэзия / Самиздат, сетевая литература / Прочие Детективы
Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги