Дама с букетом гвоздик

Ужинали в маленькой компании – только полковник Огден с супругой и некая миссис Моран, не считая Чарли и самой Кэтрин, заранее предупредившей, что ей не нужна толпа, так как в противном случае Чарли, у которого на Манхэттене было столько же друзей, сколько и в Мейфэре, собрал бы за столом по меньшей мере с десяток гостей. Несмотря на гложущую ее душевную муку, ужин с безупречным обслуживанием, изысканной едой и вином и, прежде всего, с чувством непринужденности в общении, притупил остроту ее боли. Огдены были важными персонами: полковник Огден был одним из ведущих банкиров Нью-Йорка, а миссис Моран, худая, темноволосая и остроумная, была женой или, как она сама насмешливо заявляла, «поло-вдовой» Ральфа Морана, игрока в поло, звезды Медоубрука и всей Америки. Кэтрин предположила, что между Чарли и миссис Моран был давний роман, который теперь находился в низшей точке, переродившись в так называемую дружбу, но здесь, в этом обществе, сей факт едва ли казался неуместным и почему-то не огорчал ее.

Этим вечером Чарли превзошел самого себя. Словно ставя некий рекорд, он следил за тем, чтобы бокал Кэтрин постоянно был наполнен шампанским. Он не умолкал ни на минуту – поток светских новостей и анекдотов поддерживал оживление за столом. Ближе к десерту его улыбка стала чуть натянутой, а речь – немного сбивчивой, но каким-то образом все это вписывалось в личность Чарли – великодушного, безобидного и естественного. В дополнение к кофе он, посовещавшись с официантом, настоял на бутылке токайского, редкого и – если верить Чарли и официанту – исторического марочного вина из погреба великого герцога Фердинанда. Насыщенный золотистый ликер, полный ароматных, но в то же время мягких эфиров, довершил анестезию израненных чувств Кэтрин. Выходя из ресторана, она не без горечи подумала, что в этой тусклой жизни бывают моменты, когда без отрадного наркоза не обойтись.

К их прибытию театр был уже почти полон, и, судя по давке в фойе, казалось, что он будет забит до отказа. У Бертрама, с его международными связями и репутацией космополита, в Нью-Йорке было много поклонников, что гарантировало ему если не клаку[24], поскольку галерка не раз честно возражала против его идей, то, по крайней мере, свою публику на премьере, состоящую из критиков и друзей-доброжелателей.

Со своего места в центре из первых рядов партера Кэтрин оглядела зал, узнав многих знаменитых посетителей премьер. Затем внезапно она опустила глаза. В конце ее ряда, возле Бертрама, сидел Мэдден. Тоска, мгновенно пронзившая Кэтрин, была смертельней сердечного приступа. Кровь отхлынула, а затем прилила к ее лбу. Держа программу задрожавшей рукой, она наклонила голову и сделала вид, что изучает содержание. Мэдден ее не видел. Он был с группой Бертрама. Где он ужинал, она не знала, но Нэнси говорила, что он присоединится к ней после спектакля.

Тут свет погас, и разговоры вокруг прекратились. Восприняв это как милосердную отсрочку, Кэтрин подняла разгоряченное лицо и устремила взор на сцену, которая без намека на оригинальность представляла собой интерьер гостиной в доме в Сассексе. Кэтрин уже была знакома с пьесой, прочтя ее во время трансатлантического рейса.

Пьеса представляла собой историю бизнесмена средних лет по имени Рентон, все еще безмерно влюбленного в свою жену, которую играла Паула Брент, – эдакое томное, с кошачьими повадками создание, склонное к сентиментальным чувственным утехам. Когда поднялся занавес, как раз им-то она и предавалась. Первый акт и вправду был главным образом посвящен ее любовным грезам и ревности Рентона.

Это было отлично сыграно с точки зрения типажей. И все же публика не сразу прониклась теплыми чувствами к постановке. Возможно, первую сцену исполнили чуть медленней, чем следовало. Паула Брент, взявшая инициативу на себя, была идеальна: настоящая миссис Рентон, белокурая и томная, слегка поплывшая и немного не в себе, предпочитающая нарядные платья к чаю и приглушенное освещение, горящие взоры и нежные рукопожатия. Но в этой роли Паулы не было ни новизны, ни чего-то исключительного. Она делала то же самое уже много раз. Когда опустился занавес, раздались вежливые аплодисменты, не более того.

– Вполне прилично, – весело заметил Аптон. – Но мы еще не видели Нэнси.

Миссис Огден нагнулась в его сторону:

– Это, пожалуй, упущение, что ее не было в первом акте.

– Не знаю, – задумчиво сказал ее муж. – Я вроде как жду чего-то противоположного этой женщине в исполнении Брент. Полагаю, она ужасно хороша, но вызывает у меня желание отшлепать ее как следует.