Дама с букетом гвоздик

Действие второго акта происходило в офисе Рентона в следующий понедельник. И здесь в роли Мэдж Роджерс, секретарши Рентона, впервые появилась Нэнси. Когда она вошла, странный трепет, в котором смешались волнение и гордость, охватил Кэтрин. Она тут же осознала, что полковник Огден был прав. Зрители ждали если не Нэнси, то, по крайней мере, другую женщину – в противовес миссис Рентон и всему тому, что за ней предполагалось. Более того, после первой же уверенной реплики, которую так небрежно бросила Нэнси, Кэтрин пришла к убеждению, что у ее племянницы еще не было лучшей роли. Ей всегда удавались ультрасовременные героини, но эта роль, казалось, была создана для нее. Нервозность в игре исчезла. Она примерила персонаж твердой, хорошенькой маленькой секретарши и отполировала его до резкого жесткого блеска, от которого почти резало глаза. По контрасту с размытостью миссис Рентон черты ее собственной героини были выточены из металла.

Мэдж Роджерс была влюблена в Рентона. И когда простодушный, заваленный делами коротышка в приступе отчаяния поведал ей о своих домашних бедах, она сознательно взяла его в оборот, без церемоний объяснив ему, что его отношение к жене было в корне неправильным. Он был слишком мягок. Он должен, заявила она, отомстить тем же, уехав ненадолго с какой-нибудь другой женщиной. Ничто так быстро не отрезвит его жену. И с величайшим самообладанием она предложила себя в качестве его спутницы.

– Боже мой, – прошептал Аптон Кэтрин, – я и понятия не имел, что наша маленькая Нэнси такой твердый орешек.

По мере развития интриги можно было заметить, что зрители выпрямились в своих креслах. Смутное первоначальное беспокойство исчезло. В зале явно чувствовалось напряжение. И снова ликование охватило Кэтрин. Она подумала, что все это время Нэнси знала о своем шансе. И теперь не собиралась его упускать. Она продавливала его, она держала всех на поводке. Она поразила восприимчивых зрителей своим жестким безразличием, своей страстной, но совершенно эгоистичной любовью к Рентону, своим жгучим стремлением взять от жизни все, что только позволяли ей, маленькой секретарше, ее красота и ум.

Кэтрин крепко вцепилась в подлокотники кресла. Она никогда еще не видела, чтобы Нэнси так играла. Кэтрин напрочь забыла о себе, лицо ее слабо светилось в полутьме зала, губы полуоткрылись – она страстно желала Нэнси большого успеха.

Акт закончился тем, что Рентон, наполовину очарованный своей секретаршей, наполовину сбитый с толку, принял ее предложение под громкий взрыв аплодисментов, которые продолжались все нарастающими волнами, пока Нэнси сама не вышла кланяться. Затем все вокруг разом заговорили. Взбудораженная публика вставала, потягиваясь, и слух взволнованной Кэтрин ловил один и тот же вопрос.

– Кто она? – спрашивали все друг друга. – Кто она? – доносилось со всех сторон.

Она была Нэнси Шервуд, находка Бертрама. Стали активно вспоминать про колонки газет, объявлявших о прибытии Нэнси на «Пиндарике». Тема росла и развивалась, порождая в фойе и вестибюлях все новые захватывающие догадки. Сам Бертрам, с лицом, сияющим над широченной манишкой, был окружен нетерпеливой, вопрошающей толпой. Когда Кэтрин проходила мимо, возвращаясь на свое место, он еще раз улыбнулся ей через плечо.

– Разве я тебе не говорил! – бросил он, а затем таинственно добавил: – И все из-за этого ничтожного зуба.

Публика вернулась в зал еще до того, как прозвенел второй звонок.

– Это так чертовски увлекательно, – заявил Чарли, – что вы не успеете докурить сигару.

– Что сигара! – воскликнул Огден. – Я хочу знать, что будет дальше.

Большинство зрителей чувствовали то же самое. Общее ожидание достигло предела. Занавес поднялся в полной тишине. Номер в «Бич-отеле», в Литтлтоне-он-Си, где Рентон теперь проводил выходные со своей секретаршей. За открытым окном – только намек на лето, голубое небо и море. Но Нэнси на сцене не было. Рентон целых четыре минуты нудно объяснялся с администратором отеля. Зрители стали проявлять определенное беспокойство. Затем появилась Нэнси. Раздались аплодисменты, мгновенно зашиканные. Было ясно, насколько она покорила зал.

На ней был нарядный, в яркую полоску, пляжный халат, и в каждом жесте чувствовалось беспечное язычество. Закурив сигарету, она непринужденно растянулась на диване и не без удовлетворения посмотрела на свои покрытые лаком ногти на ногах. Затем бесцеремонным тоном сообщила Рентону, что его жена собирается с ним развестись. Рентон, хотя и был ошеломлен этим замечанием, искренне полагал, что она шутит. Но она не шутила. Все это время она понимала, что выходка Рентона отнюдь не приведет к примирению с женой, а станет основанием для давно желаемого миссис Рентон развода, со всеми вытекающими отсюда моральными и финансовыми преференциями. И действительно, в следующий момент вошла миссис Рентон.