Дама с рубинами

Сказав несколько любезных слов Маргарите, она не сочла нужным больше говорить и молчала. Но в лице ее было сегодня, действительно, больше выражения, что делало ее еще красивее. Довольно далеко от нее, хотя и прямо за спиной, на поперечной стене висел поясной, написанный масляными красками портрет.

Дама на нем была изображена в черном бархатном платье, ее чудные белокурые волосы падали по плечам из-под шляпы с белым пером, левая рука лежала на голове стоявшей рядом борзой собаки.

Сходство между ней и красавицей Элоизой было поразительное. Советница заметила это, с восторгом глядя на портрет.

– Да, между ними большое сходство, и немудрено – это портрет моей сестры Адели, – сказала баронесса фон Таубенек. – Она была замужем за графом Сорма и умерла, к моему великому огорчению, два года тому назад. И представьте себе, мой зять, человек шестидесяти лет, сыграл с нами недавно хорошую шутку, женившись на дочери своего управляющего! Я просто не могу прийти в себя от этого!

– Я вас прекрасно понимаю, – заговорила возмущенная советница. – Ужасно, когда подобные личности становятся членами наших семейств, это страшный удар; но, на мой взгляд, еще ужаснее женитьба на актрисе, которая теперь в такой моде у людей высшего круга. Как только представлю себе, что какая-нибудь театральная принцесса, может быть балерина, которая недавно без всякого стыда в коротенькой юбчонке танцевала на сцене и получала от мужчин аплодисменты, вдруг входит в старинный графский дом, – мороз по коже продирает и возмущается вся душа.

Ландрат нахмурился, а хозяйка дома схватила флакон со спиртом и начала так усердно его нюхать, как будто почувствовала себя дурно.

В эту минуту вошел лакей и подал молодой баронессе письмо на серебряном подносе. Она поспешно схватила его, ушла в соседнюю комнату и через несколько минут позвала ландрата.

Маргарита сидела как раз напротив углового камина, над которым висело большое, немного наклоненное зеркало, отражавшее часть гостиной с ее блестящей обстановкой и угловое окно соседней комнаты, все уставленное цветами за спущенными тюлевыми гардинами. Около этого окна стояла Элоиза и, как только ландрат вошел, подала ему развернутое письмо. Он пробежал его глазами и подошел ближе к молодой девушке. Они говорили тихо и, по-видимому, согласно; вдруг Элоиза наклонилась к цветам, сорвала махровую красную камелию и с многозначительной улыбкой продела ее в петлицу сюртука Герберта.

– Боже, как вы бледны, фрейлейн! – воскликнула в ту же минуту баронесса, схватив Маргариту за руку. – Вам нездоровится?

Девушка вздрогнула, кровь бросилась ей в лицо, и, порывисто покачав головой, она начала уверять, что чувствует себя прекрасно, а побледнела, вероятно, оттого, что проехалась по холоду.

В эту минуту вернулась и фрейлейн фон Таубенек в сопровождении Герберта. Баронесса шутя, погрозила ландрату.

– Вы, кажется, сорвали мою лучшую камелию? Разве вы не знаете, что я сама ухаживаю за растениями и у меня на счету каждый цветок?

Элоиза рассмеялась.

– В этом виновата я, мама. Я хотела и должна была украсить его. Не правда ли?

Мать весело кивнула в знак согласия и взяла чашку кофе с подноса, который держал перед нею лакей. Разговор перешел на камелии. Баронесса очень любила цветы, и герцог устроил ей маленький зимний сад.

– Вы должны посмотреть его, фрейлейн, – сказала она Маргарите. – Ваша бабушка бывала там много раз, она посидит и поговорит со мной, пока ландрат вам покажет.

Герберт поспешил исполнить это предложение и едва дал Маргарите допить чашку кофе, говоря, что, пожалуй, скоро стемнеет. И не успела Элоиза сесть, шурша шелковым платьем, за открытый рояль и начать довольно неумело играть прелюдию, как они оба вышли из зала.

Они проходили через длинную анфиладу комнат, где со всех стен на них смотрели родственники царствующего дома то в расшитых золотом придворных костюмах, то закованные в броню, все светлоглазые, белые и румяные.

– В своем длинном шерстяном платье проходишь ты неслышно по старому княжескому замку, – продекламировал Герберт своей безмолвной спутнице и добавил: – Как призрак какой-нибудь прабабушки тех рыжебородых людей, портреты которых висят по стенам.

– Они бы не признали меня своей, – возразила Маргарита, обводя взглядом портреты, – я слишком смугла.

– Конечно, ты не похожа на немецкую Гретхен, – заметил он с улыбкой. – Ты могла бы служить моделью Густаву Рихтеру для его итальянских мальчиков.

– Да ведь в нас есть немного итальянской крови – двое Лампрехтов привезли себе жен из Рима и Неаполя. Разве ты этого не знал, дядя?

– Нет, милая племянница, не знал, я незнаком с хроникой вашего дома. Но, судя по некоторым чертам характера потомков, можно думать, что жены эти были, по меньшей мере, дочерьми дожей или даже принцессами, жившими в итальянских палаццо.