Дама с собачкой и тремя детьми (СИ)

Весной Авилов лично отвёз семью в деревню и, убедившись, что всё в порядке, отбыл в Петербург, к месту службы. Однако в то лето даже милые Клекотки не доставили ей радости. Мать её Надежда Афанасьевна всё время болела. Бедная женщина в пятьдесят лет выглядела совершенной старухой, и дочь, со страхом глядя на неё, думала, что когда-то и ей самой придётся вот так стариться. Как недолог женский век! А ей уже двадцать восемь, остался совсем маленький кусочек молодости.

Мать всё время жаловалась на сыновей. Старший, Фёдор, её любимец и надежда, сделался-таки толстовцем, то есть пустил жизнь под откос, работает у Черткова, обзавёлся неправильной семьёй и, самое возмути тельное, отказался от владения всякой собственностью. Теперь имение (треть Клекотков) достанется Павлу, а что такое этот "бриллиант", Лида знает сама. Бриллиантом звали Павла в детстве, по почину богатой бабки. Сбежав из дому и побродив по свету, Павел вернулся гулякой, бездельником и кутилой. Он разоряет семью. У младших детей, Элечки и Алёши прекрасные голоса, они хотят учиться петь, получить профессию, а денег нет. Единственная из её детей Лида хорошо устроена за надёжным человеком, надо благодарить судьбу. Лидия Алексеевна сокрушённо кивала: помочь она ничем не могла.

И всё-таки жизнь в деревне, не в при мер петербургской, дарила свои простые радости. По утрам все собирались на веранде пить чай к семейному самовару. "На столе уже были поставлены тарелки с пышками, ватрушками, яйцами, каменная миска с варенцом, свежая булка..." Обслуживавшая бар прислуга вставала чуть свет.

Либо они гуляли с детьми по полям в сопровождении гувернантки и двадцатилетней сестры Эли. Лидия Алексеевна и сама начинала чувствовать тогда себя молоденькой девушкой.

И даже дождь в деревне прекрасен. "Все окна и балкон открыты настежь. Пахнет розами, пахнет влагой, комната полна воздуха и свежести. Со ступенек балкона умильно улыбается, кланяется и пригибается дворовый пёс Серый. Он хочет, но не смеет войти, и то кладёт переднюю лапу на верхнюю ступеньку, то снимает её. - Нет, Серый, ты мокрый, пошёл вон!"

Как видно, беллетристка в ней не засыпала и тогда.

"В саду кричит иволга. По дорожкам цветника, смывая песок, текут ручейки. В клумбу с розами забежали цыплята, уже большие, голенастые... роют землю своими цепкими лапами, что-то выклёвывают... Хорошо! Зелёной стеной стоит сад; розы розовые, розы красные, розы белые... Громадная клумба огромных белых роз... Какая тишина! Только тихо-тихо шумит дождь..."

И тогда мысли о Нём становились лёгкими и светлыми. Что Он делает сейчас? Быть может, и в его Мелихово идёт дождь, и он сидит на крыльце, глядит в сад и вспоминает... Петербург. А рядом две таксы.

Написать ему? Снова написать?

8. Ж и з н ь в М е л и х о в о

В Мелихово Чехов трудился с утра до вечера. Всё семейство дружно благоустраивало обретённый дом. Однако, помимо удовольствия в виде бросанья снега в пруд, он был должен каждодневно писать рассказы, - ради заработка, ради того, чтобы длилось благополучие семьи. "Душа моя изныла от сознания, что я работаю ради денег, и что деньги центр моей деятельности. Я не уважаю того, что пишу, я вял и скучен самому себе, и рад, что у меня есть медицина, которою я занимаюсь всё-таки не для денег".

Внезапно он получил нежданное письмо от Авиловой. Поздравляя его с новосельем, она задавала нелепый вопрос о его стихах. Полагая, что между ними всё кончено, не начавшись, и отныне возможны только светские, ни к чему не обязывающие отношения, он сдержанно ответил, отметя подозрения в стихоплётстве. Однако, не удержавшись, он попросил её летний адрес, дабы прислать оттиск своего нового рассказа. Вся Москва в то время злословила по поводу только что опубликованной "Попрыгуньи", и обеспокоенный автор счёл нужным заверить строгую корреспондентку, что если до неё дойдут сплетни, то он и не думал писать пасквиль на известных лиц. О своих постоянных недомоганиях, отравлявших жизнь, писать он даме не подумал, но откровенно сообщил: У меня нет 6ни гроша.

Напоследок он дал ей литературный совет. "Когда-то я пи сал Вам, что надо быть равнодушным, когда пишешь жалостливые рассказы, и Вы меня не поняли. Над рассказами можно и плакать, и стенать... но, полагаю, это нужно делать так, чтобы читатель не заметил. Чем объективнее, тем сильнее выходит впечатление." Этим советом Лидия Алексеевна вполне воспользовалась впоследствии, но рассказы её зачастую стали получаться скучными.

О своём душевном состоянии он поведал другу: "Я как-то глупо оравнедушил ко всему на свете... Я встаю с постели и ложусь с таким чувством, как будто у меня иссяк интерес к жизни."