Дамам нравится черное (сборник)

Ожидать можно чего угодно, но все-таки это "что угодно" мы себе часто даже представить не можем. Наше "все что угодно" - только частичка того, что бывает на самом деле. Я наивно полагала, что смогу смириться с маминым сумасшествием, но Франсуаза оказалась тем самым "что угодно", которого я не ожидала. В мою голову подобные мысли не приходили, они в ней просто не умещались.

Однако задавать вопросы я не осмеливалась. Я решила выждать. Рано или поздно она исчезнет, вернется туда, откуда явилась. Но Франсуаза не только не собиралась уходить, она чувствовала себя у нас как в своей тарелке. Они с мамой часами болтали о том о сем. Мама учила ее шитью, Франсуаза на лету схватывала. Само собой разумеется, я не могла даже пуговицу пришить, хотя мама чего только ни делала, чтобы меня научить. Беря иголку с ниткой, я превращалась в манекен, у которого из рук все валится.

"Да что у тебя вместо рук? Студень, что ли?" - сетовала мама. Иногда она говорила это в шутку, но чаще - с разочарованием. И смотрела на меня так, будто пыталась понять, откуда на нее свалилась дочь-неумеха. Поэтому когда я поняла, что за две недели какая-то пришлая девица научилась шить платье, мне словно под дых дали. Войдя в гостиную и увидев, с каким восторгом мама разглядывает ее произведение, я решила, что француженка (я уже поняла, что она из Франции) должна исчезнуть. Как - я пока не знала, но это было неважно.

Нежные очи На белый свет глядят. Из темного колодца Ходу нет назад.

Франсуазе было семнадцать. Она сама мне сказала в тот вечер, когда поселилась у нас. Еще сказала, что у нее нет ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер.

- А бабушка с дедушкой? - они были моей последней надеждой.

- Все умерли, - ответила она рассеянно. Все умерли. Надежды, что за ней явится кто-нибудь из родных, не было. Все умерли. А может, она их убила? Я смотрела на Франсуазу, пока она раскладывала вещи у меня в шкафу. М-да, видок такой, что запросто перережет всю семью. Тут она повернулась и взглянула на меня, подняв брови, словно хотела сказать: тебе что-то не нравится? Я опустила глаза - сделала вид, что занята чтением, но поняла, что заливаюсь краской. Со временем я стала узнавать этот взгляд. Смысл был именно такой: тебе что-то не нравится? Таким способом она преспокойно отгораживалась от чужих страданий.

Мчаться, скакать, нестись, хватать, Бить, топтать, колотить, убегать, Падать, шататься и скользить: Камню по морю не плыть.

- Сегодня мы едем на море.

С тех пор как явилась эта француженка, хандра на маму больше не нападала. Мимолетная гроза, вопли, крики - такое бывало, но по сравнению со светопреставлением, к которому я привыкла, - просто пустяк. Мне не хватало маминых выходок. Я ее не узнавала. Француженка отняла у меня ее истерики, сидение часами в убежище между стеной и шкафом, дни без обедов и ужинов, изнурительное ожидание. Да, потому что странные мамины прогулки прекратились. Выходя на улицу, она брала нас с собой (чаще брала одну француженку), или мы все втроем сидели дома. Они - там, в гостиной, шили, болтали или слушали радио; я - у себя, умирая от ненависти. Я ненавидела их по очереди: сегодня - одну, завтра - другую. В исключительных случаях (когда у Франсуазы получалось особенно красивое платье и мама засыпала ее комплиментами) я ненавидела их обеих, одновременно.

Поэтому когда мама сказала: "Сегодня мы едем на море", - я ответила: "Нет".

Все равно что разговаривать со стенкой. Весело щебеча, мама побросала в большую голубую сумку купальные костюмы, полотенца и крем от солнца, выдала Франсуазе раздельный светло-зеленый купальник, взяла ключи от машины - разбитого "фиата-131" вишневого цвета, глохнувшего на всех светофорах, - и сказала: "Пошли?"

Франсуаза улыбнулась своей загадочной улыбкой, а я решила сопротивляться: набраться смелости и отстаивать собственное мнение. Все впустую. Так я оказалась на заднем сиденье машины и, нахмурившись, прилипла к окошку. Я ненавидела не только их двоих. Я ненавидела целый мир.

Мысли мои дерзкие, Как звездочки упали. Сны мои страшные, Как цветы увяли.

На пляже было много детей, бегавших за мячами. Намазанных кремом толстых теток, недоверчиво трогавших воду ногой. Белых, как сметана, дядек, которые резались в карты, сидя на табуретках вокруг низкого раскладного пластмассового столика. Зонтов, ковриков, полотенец, шезлонгов, ведерок и совочков. Красок, запахов, звуков. А еще - моря, моря, моря. Мама с Франсуазой лежали рядом на синем полотенце, закрыв глаза и подставив солнцу лицо и тело. Молча, расслабившись. А я, не раздеваясь, сидела на песке неподалеку от них - так, чтобы было понятно, что я вроде и с ними, а вроде как сама по себе.

- Ты чего не раздеваешься? - спросила мама немного погодя.

- Не тянет.

- Ну, как хочешь.

Франсуаза на секунду открыла глаза, загадочно взглянула на меня и снова их закрыла.