Дамам нравится черное (сборник)

Барбара Гарласкелли

Нина

Франке, Ренцо, Анджелике и Джампаоло с любовью

Идите и потчуйте вашим безумием других…

Джек Николсон

Что-то изменилось

ОДНАЖДЫ, когда мне было восемь лет, мама взяла и выкрасила меня в блондинку. Сказала, что мой естественный цвет - никакой, а так мне будет лучше. Я посмотрелась в зеркало и не узнала себя. Волосы цвета соломы (как шляпа, которую мама надевала, когда ездила на море, - с широкими полями и шелковой лентой) были не мои.

- Вот теперь ты красавица, - одобрила мама и пошла загорать на террасу.

А я сидела на бортике ванны, уставившись в зеркало, и все не решалась потрогать эти свои волосы: боялась, что, проведи я по ним рукой, краска пристанет к коже и мама меня накажет.

Острое лезвие Языком лизнуло, Рана открылась, Холодом дохнуло.

Жить одной с сумасшедшей мамашей непросто: никогда не угадаешь, чего от нее ожидать. А то, что мамаша у меня сумасшедшая, я знала всегда. Она разговаривала сама с собой, периодически принималась бить тарелки, стаканы и вазы, резала одежду в шкафу - свою и мою, а потом хватала меня за руку и с широкой улыбкой волокла на улицу, говоря: "А сейчас мы прошвырнемся по магазинам и накупим себе новых шмоток". Что, разве не сумасшедшая? Другие мамы так себя не вели. Когда я приходила в гости к подружкам на обед или полдник, я видела, что мамы у них ходят спокойно, плавно, улыбаются своим дочкам и мне - воспитанные, сдержанные.

Руки крепко сжать, Мысли утаить. Во глубинах моря Мечты схоронить.

Так вот, все дело в том, что мама себя не сдерживала. Когда ей было хорошо, она меня тискала, целовала, ласкала, сажала в машину и везла на аттракционы, или в зоосад, или в кино, или прогуляться по парку Семпьоне и вдоль каналов Навильи: праздник не кончался целый день, а то и дня два или три. Но когда настроение у нее было плохое, когда, как она выражалась, на нее нападала хандра, она могла проваляться в постели три дня - при этом ни сама не ела, ни меня не кормила.

Когда это случилось в первый раз, я чуть не умерла от страха (и от голода). Я все звала ее: "Мама! Мама!", - а она не отвечала. Лежала, свернувшись клубочком под одеялом, закрыв глаза, и не шевелилась. Я подошла и прижалась ухом к ее груди - послушать, бьется ли сердце. Сердце билось. Когда я поднялась, она лежала с широко распахнутыми глазами и глядела на меня, словно не узнавая.

- Мама, что с тобой?

- Убирайся.

- Да что с тобой такое? Ты заболела?

- Да, я умираю. Оставь меня в покое.

Конечно, она не умерла, но в шесть лет пережить подобный испуг - не шутка. Ничего, я не пропала: жевала печенье, пила воду и сок. Через два дня она встала, пришла на кухню, нарядная и накрашенная, и спросила меня с улыбкой: "Солнышко, хочешь мороженого?" И повела на Соборную площадь.

Когда это случилось во второй раз, я не растерялась и не стала ни о чем ее спрашивать. Я оставила маму лежать в постели, а сама пошла к нашей соседке, синьоре Анне, приветливой и милой пожилой даме, которая жила одна и у которой было три кота. Позвонила в дверь, а когда соседка открыла, попросила: "Можно мне побыть у вас? Мама себя плохо чувствует". Наверное, синьора Анна догадывалась, что мама сумасшедшая (а вдруг сама она тоже была сумасшедшая?), потому что не стала меня ни о чем расспрашивать, сварила мне макароны, а потом положила спать на диване в гостиной вместе с котами.

Небо осеннее От дыма почернело. Всеми позабытая, Листва облетела.

Иногда я замечала: мама пристально смотрит на меня, словно ей не нравится, что стоящая перед нею девочка - ее дочь.

- С соломенными волосами ты похожа на пугало, - заявила она однажды. Я обалдела. Можно подумать, не она мне их красила! Забыла, что ли? - Иди сюда, мы сейчас кое-что сделаем с твоей головой!

- Нет! - завопила я в ужасе: я не сомневалась, что сейчас она мне ее отрежет. От этой женщины можно ожидать чего угодно.

- Я кому сказала, иди сюда!

Я решительно замотала головой, которую вовсе не собиралась терять.

- Нина, делай, что тебе говорят!

Я спряталась в спальне: в щель между стеной и шкафом. Стояла там, расплющенная, и почти не дышала, пока она с ворчанием обходила квартиру: "Все равно рано или поздно вылезешь".

Мама все- таки недооценила мои силы. Я уже привыкла жить на воде и печенье, пока она валялась в постели.