Затем он еще немного поколесил по Владимиру. Днем город был совершенно другим, чем в темноте, и Долохов даже не сразу нашел ту подворотню, в которой позапрошлой ночью останавливал свой джип. Он остановил его там же снова со странным, необъяснимым и совершенно дурацким ощущением. Посидел, пытаясь проанализировать, что чувствует. Больше всего это было похоже на ностальгию. С таким чувством тоски по прошлому он, большой, взрослый, более чем преуспевающий дяденька, приходил во двор восьмой школы, в которой когда-то учился на неисправимые двойки-тройки, и стоял там под старыми деревьями, невидящим взглядом скользя по школьным окнам. Не то чтобы он надеялся увидеть там несомненно призрачный силуэт долговязой девчонки, в которую был по-щенячьи, отчаянно влюблен в девятом классе (хотя именно с тех пор он сохранил неодолимую тягу к высоким, даже очень высоким женщинам)… В том дворе он пытался уловить аромат счастливых для него дней.
Ну а какой аромат он хотел уловить в этой подворотне, одному господу богу известно. Тем более что сидел в своем джипе. Но даже сквозь вонь кожи, машинной гари и бензина пробивался слабый – несомненно призрачный! – запах каких-то незнакомых, горьковатых духов.
Он выехал из Владимира по-дурацки взволнованный, как будто приезжал на свидание, а
Но уж и гнал он, так гнал! А все равно – даже в этой гонке витал образ женщины. Коварной, хитрой, умной, сильной, может быть, жестокой и порочной… но черт его знает, почему его всегда тянуло к таким… Вообще высокоморальных и склонных к занудству Дев (а Долохов как раз и был Дева) всегда тайно привлекает порок. Поэтому они совершеннейшие ханжи.
На эту тему «Русское радио» выражается коротко и ясно: «Так много девушек хороших, но тянет что-то на плохих». И Долохову, бог знает почему, хотелось, чтобы эта порочная, «плохая» женщина была бы еще и слабой, испуганной, растерянной, беспомощной – как тогда, когда она лежала на заднем сиденье джипа, а он шарил по карманам ее куртки, пытаясь уверить самого себя, что ему надо непременно посмотреть ее паспорт…
При всем при том на вокзал он не опоздал и Залесского встретил. Вслед за Валькой из вагона вывалился уже знакомый мужик в болоньевой куртке и вязаной шапочке, зыркнул на Долохова угрюмым черным глазом и стал в сторонке, закуривая.
– Ну что?
– Да ничего, – пожал плечами Залесский. – Не было ее. Не было! Или она замаскировалась так, что ее и рентгеном не просветишь. Конечно, все могло быть, однако я почти уверен, что она не поехала «Нижегородцем». Видимо, что-то изменилось. А ты дома не был, на автоответчик она тебе ничего нового не сбросила?
Долохов покачал головой. «Нет» на оба вопроса. Домой он заехать не успел, однако, пока ждал поезда, успел прослушать по мобильнику свой автоответчик. Несколько лет назад он прочел о такой штуке в каком-то детективе Дика Фрэнсиса и некоторое время пребывал в полной уверенности, что подобные высокотехнологические примочки возможны только за высокотехнологичным бугром. А между тем невелика хитрость, как выяснилось при детальном изучении вопроса. Набираешь номер своего телефона, ждешь, когда пройдет гудок, – а потом набираешь код безопасности своего автоответчика. Он написан на донышке каждого конкретного аппарата. После серии гудков выслушиваешь все, что было наговорено. Если хочешь стереть запись, снова набираешь охранный код. Хочешь ее сохранить – просто кладешь трубку. Разумеется, с телефона-автомата такую операцию не проделаешь, но с любого кнопочного, тем более с сотового, – запросто. Что Долохов сегодня и осуществлял неоднократно, в тайной надежде все-таки услышать ее голос. С другой стороны, если нет новых указаний, значит, надобно следовать прежним. Ехать домой и ждать, когда она появится, эта воровка, шантажистка, может быть, убийца…
Еще точней, чем «Русское радио», определил когда-то суть натуры Долохова один приятель, сказавший: «Тебя всегда тянуло на блядей!»
Странным образом в его устах это словечко звучало как комплимент.
…Они с Залесским как раз вышли из здания вокзала и, качая головами в ответ на назойливые призывы таксистов, направились к стоянке, где Долохов оставил свой джип, когда раздался звонок мобильника. «У самовара я и моя Маша», – отчетливо выпевал телефончик. Понятно: Залесского вызывают. Долохов записал себе старую песню «Забота у нас такая, забота наша простая». Так каждый из них, вроде бы с насмешкой, демонстрировал то, что было для него самым главным и, можно сказать, святым в этой жизни.