Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому

Наблюдения Крестовского, равно как и рассуждения этнографов и врачей того времени, могут быть использованы сегодня с осторожностью как своего рода этнографический материал, фиксирующий повседневные эмоциональные практики публичных женщин того времени. При этом Крестовский стремится свести ситуативные отношения и эмоциональные реакции всего лишь к двум типам, да еще и соотнесенным с этнической и национальной принадлежностью. Врачи и статистики 1870–1890-х годов пойдут еще дальше в попытке объяснить поведение публичных женщин и подведут под эту классификацию доказательную базу наследственности[130]. Например, доктор Тарновский считал, что «проститутки могут быть чрезвычайно сострадательны, добры, привязчивы, способны на самопожертвование и т. п. Но не эти хорошие качества отличают их от честных женщин, а именно их порочность, слагающаяся из тех нравственных недостатков <…>, которые образуют в совокупности нравственный облик, свойственный порочному типу, означаемому именем проститутки»[131]. Совершенно очевидно, что в этих словах звучит презумпция врожденной порочности, характерная для медицинского дискурса о проституции 1880–1890-х годов[132]. Кроме того, рассмотрение только лишь женской стороны по определению двухсторонних отношений приводит к полному исключению клиента и стигматизации женщины. Между тем, если мы желаем понять, как нам самом деле были устроены тогда (да и сейчас) подобного типа отношения и особенно их эмоциональное измерение, нужно изменить ракурс, вернув публичным женщинам и всем, кто вовлечен в сексуальный труд, их агентность (agency), понимаемую не как полная свобода воли, а как конкретный социально обусловленный выбор между различными жизненными траекториями в конкретных обстоятельствах (подобный выбору других видов занятости)[133]. При таком взгляде становится просто необходимым рассматривать природу отношений между конкретным типом клиентов и работниц, а главное – те формы обмена, которые между ними возникают помимо секса, в том числе в форме различных аффектов и обмена подарками. Именно поэтому на первый план выдвигается понятие «аффективного обмена», позволяющее учитывать и фиксировать множество тончайших эмоциональных движений и паттернов, которые связывают мужчину и женщину, если их отношения уже простираются дальше просто удовлетворения сексуальных потребностей. Наконец, такая оптика дает возможность отказаться от слишком прямолинейной антитезы «искренние vs лживые намерения» и позволяет выйти на качественно более продуктивный уровень обсуждения поступков, их мотивации и эмоциональных перформативов.

Письма Грюнвальд и Телье дают богатейший материал для анализа поведения публичных женщин именно под таким углом зрения. Прежде всего можно говорить о смене социальной идентичности и статуса в случае Грюнвальд и кратковременных колебаниях в случае Телье. Речь идет о том, что после выхода из дома терпимости Тереза начинает жить и встречаться с Добролюбовым уже не в положении публичной женщины, а скорее содержанки, хотя и это название после ее отъезда в Дерпт тоже перестает в полной мере определять ее статус и идентичность. Эмилия уверяла в письмах, что из-за связи с Добролюбовым некоторое время (около месяца) не принимала клиентов, однако затем все же была вынуждена вернуться к прежнему роду занятий. В обоих случаях ключевую роль в изменении социального статуса играл клиент. Добролюбов в этом смысле был типичным представителем студенчества, составлявшего львиную долю посетителей домов терпимости и частных квартир. После того как он начал работать в редакции «Современника», он продолжал пользоваться платными сексуальными услугами. Среди литераторов и журналистов подобное поведение было очень широко распространено[134]. Однако в случае с Добролюбовым было и дополнительное объяснение – специфика его личности, особый разночинский этос и идеология, для которых были характерны многочисленные разночинские комплексы и интернализованные убеждения[135]. Именно со стороны Добролюбова исходила инициатива длительных отношений, потому что по разным психологическим и социальным причинам он нуждался не только в удовлетворении сексуальных потребностей, но и обязательно в эмоциональной и духовной близости (обмене) с женщиной. Демократизм и прогрессивность взглядов критика сочетались со стеснительностью и болезненностью, а щедрость и готовность платить – с тем важным для некоторых публичных женщин обстоятельством, что он был сиротой, вынужденным самому зарабатывать себе на жизнь упорным интеллектуальным трудом. Все это, очевидно, и располагало и влекло к нему женщин, которых он посещал. Пока они не вступали с ним в длительные отношения, они не могли знать о негативных сторонах его натуры (подозрительности, мнительности, ревнивости, самолюбии и эгоизме), которые проявлялись позже.