Дамы из Грейс-Адьё и другие истории

К двум часам ночи Генри Корнелиус впал в отчаяние. Река оказалась мелкой для моста Пиранези. Мост получался недостаточно высоким. Однако мистера Элфертона это не смутило.

– Не расстраивайтесь, сэр, – сказал он. – У нас есть мистер Уокли.

Мистер Уокли стоял в нескольких шагах. Парик он сдвинул набок, чтобы удобнее было чесать в затылке. Инженер что-то лихорадочно писал в записной книжечке.

– Мистер Уокли что-нибудь придумает, – продолжил Элфертон. – Мистер Уокли построил множество навигационных сооружений и виадуков на севере. Выдающийся талант. Он не слишком разговорчив, но сказал, что впечатлен нашими успехами. Не сомневайтесь, мы справимся!

К четырем мост был построен. Две тяжелые полукруглые арки соединили берега. Каждую поддерживали грубо отесанные каменные глыбы. Грандиозное сооружение навевало мысли об Античности, об Италии. Такой мост ошеломил бы даже лондонцев, а в Торсби он подавлял все вокруг. Городок терялся на фоне величественного строения, отныне и впредь люди замечали только мост. Между арками красовалась каменная табличка с надписью огромными буквами.

THOMAS BRIGHTWIND ME FECIT

ANNO DOMINI MDCCLХХХ[9]

Остаток ночи Давид провел в поисках Тома. Когда мост был возведен, он перебрался на другой берег, чтобы расспросить рабочих. Однако ему не удалось добиться от полусонных строителей никакого толку. Один вздохнул и прошептал: «Мэри, ребенок плачет». Модно одетый юноша поднял поникшую голову и сказал: «Передай портвейн, Давенфилд. Спасибо, дружище». Третий, в потрепанном седом парике, без остановки бормотал математические формулы, а также перечислял длину и высоту мостов и виадуков в окрестностях Манчестера.

Когда первые лучи нового дня посеребрили речную воду, Давид наконец увидел Тома, который шагал через мост. Руки он засунул в карманы панталон, а вид имел весьма самодовольный.

– Ну и как вам мой красавец, мой мост? Может быть, добавить горельефы, изображающие, как Господь посылает зефиров, херувимов, мантикор, львов и гипогрифов, дабы посрамить моих врагов?

– Не стоит, – отвечал Давид, – мост и без того прекрасен и не требует никаких украшательств. Вы сделали для людей доброе дело.

– Вы думаете? – Слова Давида явно не слишком тронули Тома. – Сказать по правде, я думал о ваших вчерашних словах. Все мои дети – никуда не годные глупцы, поэтому мне захотелось проявить великодушие и внушить им понятия об ответственности, полезном труде и прочем. Кто знает, возможно, им удастся извлечь из этого хоть какую-то пользу[10].

– Вы проявили великодушие! – воскликнул Давид, схватил Томову руку и поцеловал. – Это так на вас похоже. Когда будете готовы приступить к воспитанию в соответствии с вашими новыми принципами, можем вместе обсудить ваши замыслы.

– Так ведь я уже приступил! – отвечал Том.

Друзья вернулись в Торсби за лошадьми. Там они узнали, что слуга мистера Уинстенли привез из Линкольна печальную новость: прошлой ночью мистер Монктон скончался. («Я же говорил, – небрежно заметил Том, – долго он не протянет».) Слуга также сообщил, что смерть мистера Монктона не помешала английскому аптекарю, шотландскому врачу и ирландскому колдуну приятно провести время, болтая, играя в карты и потягивая херес в углу гостиной.

– Делать нечего, – сказал Том, взглянув на расстроенное лицо друга, – не пропускать же теперь завтрак.

Эльф и иудей вскочили в седла и пересекли мост. К удивлению Давида, они оказались на длинной, залитой солнцем пьяцце. Модно одетые дамы и господа совершали утренний моцион и приветствовали друг друга по-итальянски. Тома и Давида окружали дома и церкви с пышными фасадами. Нептун и другие аллегорические фигуры выбрасывали сверкающие струи воды в мраморную чашу. Из каменных ваз изящно свешивались кусты роз. Над площадью висел нежнейший аромат кофе и свежеиспеченного хлеба. Однако более всего поражал свет – яркий, как хрусталь, и теплый, как мед.

– Это же Рим! Пьяцца Навона! – вскричал Давид, обрадованный тем, что оказался в родной Италии. Он оглянулся на Торсби. Казалось, будто между Англией и местом, где стоял Давид, вставили грязнейший кусок стекла. – Выходит, сюда попадает всякий, кто решится пересечь мост? – спросил он.

В ответ Том произнес что-то на сидхе[11] – языке, которого Давид не знал. При этом он выразительно пожал плечами, что в весьма грубом переводе вполне могло означать: «Какая разница?»