Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Были еще так называемые «передвижные миссии». В 1651 г. отец Бюте выступил из Труа-Ривьера и через несколько недель — на снегоступах и каноэ — добрался до летних стойбищ аттикамегов (из монтанье), где с радостью обнаружил, что христиане пользуются в качестве мнемонических средств для запоминания своих грехов палочками, корой и даже шкурой карибу. (В следующем году, идя по тому же маршруту, отец Бюте был убит ирокезами.)[330] В 1665–1667 гг. начал свои странствия вокруг озера Верхнего, среди оттава и других племен, отец Аллуэ; он боролся против их «воображаемых божеств» солнца, луны и озера, а также против их «шарлатанов» (jongleurs), которые, по его утверждению, приносили в жертву собак, чтобы утихомирить бурю и искоренить свирепствовавшие в деревнях новые болезни[331].

В отличие от иезуитов горсточка урсулинок, соблюдая положение о затворничестве, действовала в самом монастыре, на высоком берегу в Квебекской излучине реки Св. Лаврентия. Монастырские стены были не каменные, как в Европе, а из кедрового дерева и представляли собой невысокий частокол; просторный двор с его могучими деревьями и покрытыми березовой корой вигвамами оказался гораздо больше приспособлен для сборов гостей и разных занятий с ними, чем это было в Туре[332]. Ко времени пожара, случившегося в 1650 г., число монахинь возросло с четырех до четырнадцати (не считая мадам де Лапельтри), а к 1669 г. их стало уже двадцать два человека[333]. В качестве первой игуменьи Мари Воплощения, с помощью «провинциала» иезуитского ордена (местного представителя его главы), сочинила для монастыря устав, который одобрили урсулинки и в Туре, и в Париже. Это тонкое дело требовало не меньших дипломатических способностей, чем умели проявлять старшие и младшие «братья» Ирокезской лиги[334]. За исключением трех недель после пожара и нескольких ночей в 1660 г., когда можно было всерьез ожидать нападения со стороны ирокезов, урсулинки вообще не покидали пределов ограды. (Впрочем, даже во время второго эпизода Мари с тремя инокинями осталась в монастыре кормить охранявших его солдат.)[335]

Туземцы приходили к ним по собственной воле, по наущению родителей или приведенные иезуитами. Поначалу это в основном были алгонкины, монтанье и гуроны, причем число последних значительно увеличилось после истребления их племени ирокезами. Иногда в монастырском дворе или в приемной можно было увидеть прибывших с востока абнаков или с севера — аттикамегов и ниписсингов. К концу 60‐х годов даже ирокезки посылали своих дочерей к «святым девам» (saintes filles), как индейцы называли монахинь[336]. С первых дней урсулинкам пришлось изучать индейские языки — они учились у отца Лежена и у своих воспитанниц или гостей, а потом обучали друг друга. Мари де Савоньер св. Иосифа специализировалась на гуронском наречии, а Мари Гюйар сначала занималась алгонкинским и монтанье, примерно в 1650 г. выучила гуронский, а к концу следующего десятилетия уже говорила на ирокезском и сама преподавала его[337].

Для девочек — т. е. для «дикарок» (filles sauvages) и дочерей французских колонистов — урсулинки устроили школу (она сохранилась до сегодняшнего дня). Вначале при монастыре жило от 20 до 50 учениц, большинство из которых составляли индианки 5–17 лет. В 1669‐м и в последующие годы воспитанниц было около двадцати пяти. Хотя теперь среди них преобладали француженки, это по-прежнему была «семинария как для французских девочек, так и для дикарок». («У нас учатся Дикарки из четырех Племен»[338], — уточняла настоятельница.) По выражению Мари, индианок монахини «получали» («Мари Мадлен Абатено мы получили в шестилетнем возрасте, всю покрытую оспинами»)[339], однако родители могли в любое время забрать девочек — на охотничий сезон, для уборки урожая (если племя занималось земледелием) или чтобы выдать замуж. Помимо этого ядра, была большая группа индейских девочек и женщин, которые приходили за наставлениями, когда им вздумается, и после молитв неизменно бывали накормлены горохом, кашей из кукурузной муки и сливами[340].

Первое, что делали урсулинки с америндскими девочками, — это мыли их и выдавали французское нательное белье и хитон.

Когда мы получаем их, они наги, как черви, и их нужно вымыть с головы до пят, отскоблив от жира, которым родители намазывают их тела. И как бы ты ни терла их и как бы часто ни меняла одежду, очень не скоро удается избавиться от паразитов, расплодившихся благодаря обилию жира. Каждый день одна из монахинь посвящает этому часть своего времени. Та, которой достается такое поручение, пребывает на верху блаженства от счастья; та же, которой оно не было доверено, почитает себя недостойной и пребывает в унижении[341].