Дань псам. Том 1

– И здесь подслушивают.

– Выговориться даже полезно. Узнав, что я была в Рараку, в лагере Ша'ик, он тоже решил меня обо всем расспросить. Вот только я почти ничего не помню, поэтому смогла рассказать только про Геборика.

Дукер поднял голову, в глазах у него, испаряя грусть и тоску, вспыхнул огонек.

– Про Геборика?

Скиллара улыбнулась.

– Рыбак сказал, тебя это заинтересует.

– Да, конечно… – Помолчав, он поправился: – Наверное.

– Увы, он погиб. Но если захочешь, я расскажу обо всем, что с ним произошло. С той самой ночи, когда мы сбежали от Ша'ик.

Глаза у Дукера снова потускнели, и он отвел взгляд.

– Похоже, Худ вознамерился оставить меня в одиночестве. Все друзья…

– Старые друзья, – заметила Скиллара, раскуривая трубку. – Значит, освободилось место для новых.

– Горькое утешение.

– Думаю, нам надо пройтись.

– Я не в настроении…

– Зато я в настроении. К тому же Баратол куда-то запропал, а твои приятели – наверху обсуждают заговоры. Чаур не вылезает из кухни, все тащит в рот, а Дымка запала на меня. Нет, это забавно и порой даже приятно, только я не такого ищу. А она и слышать ничего не хочет. В общем, мне нужен спутник, и я положила глаз на тебя.

– Скиллара, правда…

– Старость не дает права быть грубым. Отведи меня, пожалуйста, в таверну «Феникс».

Дукер долго смотрел ей в лицо.

Она глубоко затянулась ржавым листом, наполнила дымом легкие, выпячивая пышную грудь. Взгляд Дукера опустился ниже.

– Хочу оконфузить друга. – Скиллара выдохнула большой клуб дыма в закопченный потолок.

– Ну, раз так… – кисло проворчал историк.

– Раллик вне себя.

Резчик сел, отломил внушительный кусок от сырного бруска, переложил его в левую руку, а в правую взял яблоко. Откусил сначала от одного, затем сразу от другого.

– Крупп соболезнует. Трагедия судьбы, когда судьбу выбираешь исходя из того, что тебе дано. Дражайший Резчик мог бы оставить свое прежнее имя, выбери он жить, допустим, в тени Мурильо. Увы, Резчик на словах оказался резчиком и на деле.

– Нет, постой, – возразил Резчик, прожевав. – Я не собирался жить в тени Раллика – ни в чьей тени, если на то пошло. И вообще, от самого слова «тень» меня тошнит. Если я действительно проклят богами, то это дело рук Престола Тени.

– Скользкий Престол Тени, бесформенный и злокозненный! Воистину подлейший бог из всех! Холодна его тень, неудобен и жесток его трон, ужасны его Гончие, запутан его Узел, сладки и соблазнительны его невинные слуги!.. Но! – И Крупп воздел пухлый палец. – Резчик не станет ходить в тени – в чьей бы то ни было! Даже в тени той, которая покачивает, чем можно покачивать, рубит, что можно рубить, хлопает этими хлопающими ресницами, обрамляющими бездонные черные глаза, что и не глаза вовсе, а омуты невообразимой глубины. Разве не жаль? Именем Апсалар, совсем не жаль!

– Иногда хочется тебя придушить, – проворчал Резчик, уставясь в стол и на время позабыв про сыр и яблоко.

– Бедняга Резчик. Крупп не может сдержать горестных вздохов, исполненных сочувствия, и всегда готов предложить теплые товарищеские объятия, чтобы закрыть друга от холодного и жесткого света истины! А теперь разлей-ка нам еще по кружке этого травяного отвара. Пускай вкус его и отдает слегка соломой и глиной, из которой месят кирпичи, зато, по словам Мизы, он помогает все переваривать, включая и плохие вести.

Резчик разлил, затем снова откусил от яблока и сыра по очереди. Прожевав, горестно закатил глаза.

– Что за плохие вести?

– Конечно же, те, которые еще предстоит услышать. Поможет ли мед этой пищеварительной добавке? Похоже, что нет. Скорее свернется и исторгнется. И почему, вопрошает Крупп, те, кто придерживается здорового образа жизни, пьют мерзко пахнущие настои, едят сырое и неприготовленное да соблюдают режим, единственное назначение которого – точить кости да истончать мускулы, а выглядят сии апологеты всего чистого и полезного все как один тощими, бледными до бескровия, с валунами, колыхающимися в горле и водянистыми глазами, полыхающими праведным превосходством, да еще и ходят, как дерганые аисты, и мочатся водой настолько прозрачной, что ее можно заново пить?… И кстати, будь любезен, передай дорогому и блаженному Круппу последний пирожок, что так уныло скучает вон на той оловянной тарелке.

– Прости, передать – что? – не понял Резчик.

– Пирожок, юноша, пирожок! Сладкое удовольствие, что так смущает почитателей страданий! Сколько раз мы живем, риторически вопрошает Крупп, чтобы подчинять свою жизнь столь непоследовательной дисциплине, над результативностью которой сам Худ надорвал бы живот? Сегодня же вечером, дорогой друг Круппа, мы с тобой прогуляемся по кладбищу и будем делать ставки, чьи кости принадлежат здоровым, а какие – диким и безрассудным любителям удовольствий, для кого каждый день – веселая пляска?

– Я бы поставил на то, что более здоровые кости у тех, кто умер старым.

– Несомненно, несомненно, друг мой Резчик. Очень веская истина. Крупп ежедневно видится с глубокими стариками и наслаждается их широкими улыбками и задорными приветствиями.

– Крупп, они не все ничтожества.