Дань псам. Том 2

Коннест Силанн, стоя на коленях на холодном мозаичном полу ризницы храма, ощущал разрывы. Он когда-то сберег Семя Луны от воды. Когда-то, давным-давно, он провел своего владыку на роковую, последнюю встречу с самой Матерью Тьмой. Он сплетал пальцы с пальцами Верховной жрицы – и они оба прекрасно знали, что впереди ее не ждет ничего, совсем ничего. Он стоял – боги, как же давно это было, – глядя на свои окровавленные ладони, над телом мягкой прекрасной женщины, жены Андариста. А через высокое окно были видны алые и золотые языки пламени умирающего Харканаса.

Сэлен гара, жившие в потерянных лесах Харканаса, верили, что луна – это обольстительный дар, который Отец Свет преподнес Матери Тьме. Как напоминание о его любви, этот дар светит в ночном небе. Но сэлен гара верили и в то, что луна – обратная сторона гибельного ока Отца Света, и если бы кто-то мог добраться до луны, то увидел бы, что это просто линза, через которую можно увидеть другие миры, для которых луна вовсе не луна, а солнце. Сказитель сэлен гара улыбнулся бы и изобразил странные движения руками. «Перспектива, – сказал бы он. – Понимаете? Мир меняется в зависимости от того, где ты стоишь. Так выбирайте, дети мои, выбирайте снова и снова, куда встать…»

Куда встать. Мир меняется.

Мир меняется.

Да, он сдержал море. Он дал Семени Луны один вдох, который длился месяцами.

Но теперь, теперь его владыка попросил его сдержать сам Свет.

И спасти не крепость, а город. И задержать не просто один вдох, но дыхание Куральд Галейна, Старшего пути.

А он стар и не знает… он не знает…

Стоя в двадцати шагах, в нише стены, Верховная жрица следила за ним. Видела, как он борется, как обращается к тем силам, какие остались. Видела, как медленно, неизбежно проигрывает.

И не могла ничего поделать.

Свет осадил Тьму в небе над головой. Бог, любящий смерть, осадил дитя искупления, чтобы с помощью чистоты ребенка узурпировать ослабший остров Куральд Галейна – захватить сам Престол Тьмы.

Ведь она отвернулась.

И противостоит этому только один, древний, сломленный воин.

Это несправедливо.

И время играет против них. Впрочем, сухо напомнила она себе, время всегда играет против.

Коннест Силанн не может исправить все потери. Она начала ощущать повреждения, охватившие Покров и всех тисте анди в этом городе. Они как болезнь, как нарушение внутреннего равновесия. Она слабела.

Мы все слабеем.

Старый, сломленный человек. Его недостаточно, это известно всем – всем, кроме того, кого это касается больше всего. Владыка Рейк, вера ослепила тебя. Посмотри на него, коленопреклоненного – вот, владыка, твоя главная ошибка в суждении.

А без него – без силы, которая могла бы сдерживать все, – без этого твой великий замысел рухнет.

И похоронит всех нас.

Бездна побери, всех нас.

Теперь это очевидно. В присутствии Рейка все ощущали громадную, неколебимую уверенность. Он мог оценить все с такой точностью, что оставалось только благоговейно поражаться и недоумевать.

Планы Сына Тьмы выполнялись неукоснительно. Верь ему, и все встанет на свои места.

«Но сколько планов выполнялось именно благодаря нашей вере в него? Сколько раз мы – такие как Коннест Силанн и Спиннок Дюрав – делали невозможное, тем самым воплощая в жизнь предвидения Рейка? И сколько можно от них этого требовать?»

Аномандра Рейка здесь нет.

Его нет, он ушел.

Ушел навсегда.

И если раньше можно было держаться за твердую уверенность, за что уцепиться теперь? За отчаяние, за жалкую нужду?

«Нельзя было оставлять все на нас. На него».

Боль в душе росла. И стоит ей уступить, последний оплот, защищающий всех тисте анди в Черном Коралле, падет.

И они все умрут. Ведь они – плоть Куральд Галейна.

Наши враги кормятся плотью.

Владыка Аномандр Рейк, ты бросил нас.

Она стояла в нише, словно в саркофаге. С дрожью наблюдала, как Коннест Силанн медленно оседает на центр гордой, таинственной мозаики, украшающей пол.

Ты подвел нас.

А теперь мы подведем тебя.

С мучительным вздохом Апсал’ара откинулась на балку. Кожа на ладонях и предплечьях почернела. Она отпихивалась ногами, пытаясь отодвинуться от вихря тьмы. Скользила на спине по слизи из пота, желчи и крови. Пар поднимался от ее рук. Пальцы изогнулись, как корни…

Боль была почти невыносимой. Она извивалась, вертелась – и упала с балки. Цепи загремели по мокрому дереву – вслед за ней. И она услышала, как что-то треснуло.

Она плюхнулась на усыпанную пеплом глину.

Посмотрела на свои руки. И увидела подернутые инеем наручники, а ниже – разбитые звенья.

Она почувствовала, как фургон двинулся назад. Душу наполнили ужас и неверие, захотелось сделать хоть что-нибудь, вопреки любой осторожности, вопреки самому рассудку.

Лежа в холодной грязи, она рассмеялась.