Даниэль Деронда

Этой ночью Деронда не раздевался. Прежде чем лечь в постель, Гвендолин потребовала встречи с ним. Держалась она совершенно спокойно, но шепотом, подавляя нервное возбуждение, попросила его прийти утром, как только она за ним пошлет. Однако дурные предчувствия не отступали: Даниэль опасался, что ночью ее состояние внезапно изменится к худшему и в горячке она произнесет неосторожные слова касательно странных обстоятельств катастрофы. Деронда предупредил горничную, что, если вдруг возникнут тревожные симптомы, он готов явиться по первому зову, и дал понять всем вокруг, что знаком с родными миссис Грандкорт, а потому считает себя обязанным о ней позаботиться. Подобное отношение выглядело тем более естественным, что Деронду знал лакей Грандкорта – единственный из старых слуг, кто отправился в путешествие.

Однако к утру усталость и волнения тяжелого дня взяли свое, и Деронда крепко уснул.

Ночь прошла без экстренных вызовов. Совершая утренний туалет, Деронда пришел к выводу, что это доброе предзнаменование, и решил не спешить с расспросами. Позднее он выяснил, что миссис Грандкорт провела ночь без сна, но опасных признаков возбуждения не проявила и недавно уснула. Оставалось лишь удивляться ее необыкновенной силе: Деронда не мог избавиться от впечатления, что даже под действием шока Гвендолин умело скрывала свои чувства. Что же касалось его собственных ощущений, то он считал, что встреча с матерью и глубокие переживания притупили остроту восприятия и нынешняя забота о Гвендолин была продиктована скорее чувством долга, нежели свойственной ему обычной симпатией к людям.

Несмотря ни на что, Деронда позаботился о том, чтобы показания рыбаков, спасших Гвендолин, были должным образом оформлены. Выяснились немногие подробности. Лодка Грандкорта была найдена дрейфующей со спущенным парусом и на буксире возвращена в порт. Рыбаки считали, что во время крутого поворота погибший был сброшен за борт ударом паруса, а плавать он не умел. Однако, хотя они находились неподалеку, их внимание сначала привлек отчаянный крик мужчины, а уже потом, спеша на помощь, они услышали пронзительный женский вопль и увидели, как леди прыгнула за борт.

Вернувшись в отель, Деронда узнал, что Гвендолин встала и ждет встречи с ним. Его проводили в полутемную комнату, защищенную от солнечного света и ставнями, и шторами. Гвендолин сидела, укутанная белой шалью, и с ожиданием смотрела в сторону двери. Длинные волосы были аккуратно уложены, а в ушах сияли серьги с топазами. При виде Деронды она порывисто встала и выпрямилась во весь рост. Ее лицо и шея были такими же белыми, как шаль, если не считать лиловых кругов под глазами, рот полуоткрыт. Она напомнила Деронде несчастный призрак той Гвендолин Харлет, которая с гордым самообладанием приняла поражение за игровым столом. В его сердце мгновенно пробудилась жалость.

– Прошу вас, не стойте, – обратился к ней Деронда.

Гвендолин послушалась и, опустившись в кресло, пригласила:

– Не сядете ли рядом? Я не могу говорить громко.

Деронда придвинул стул как можно ближе к ее креслу. Глядя ему в глаза, Гвендолин едва слышно спросила:

– Вам известно о моей вине?

Деронда побледнел.

– Я ничего не знаю. – Сказать что-то еще он не осмелился.

– Он мертв, – произнесла Гвендолин все с той же тихой решимостью.

– Да, – подтвердил Деронда.

– Лицо его больше не покажется над водой, – добавила Гвендолин так же тихо, но со сдержанной страстью, и сжала руки.

– Нет.

– Никто не увидит его… только я… мертвое лицо… я никогда от него не избавлюсь.

Последние слова были произнесены с отчаянным усилием. Теперь уже Гвендолин смотрела не на Деронду, а в пустое пространство. Не видела ли она все, что произошло, включая собственные действия, сквозь увеличительное стекло волнения и ужаса? Не находилась ли в состоянии расстроенного сознания? Подобные мысли мелькали в сознании Деронды, обещая надежду. Но представьте борьбу чувств, мешавшую ему их высказать! Гвендолин стремилась признаться, а он боялся услышать признание. Против собственной воли он пытался уклониться от возложенной на него миссии, желал – осуждая желание как проявление трусости, – чтобы она оставила секреты при себе. Он не был священником и боялся, что тайна этой женщины ляжет тяжелым грузом и на его душу. Гвендолин снова посмотрела на него в упор и поспешно заговорила:

– Ведь вы не скажете, что я должна во всем открыться миру? Не скажете, что я должна принять позор? Я бы не смогла этого стерпеть. Я не могу ни в чем признаться даже матери, но вам скажу правду. Только не говорите, что мое признание должен услышать кто-то еще.

– В своем полном невежестве я не могу ничего сказать, – печально ответил Деронда. – Кроме того, что хочу вам помочь.