Данте Алигьери

Папская милость одинаково не нравилась и черным, и белым гвельфам, однако они и не думали сплотиться перед лицом надвигающейся беды. Поэтому каждая из партий начала спешно собирать делегацию в Рим. Несмотря на то, что черные после высылки Корсо Донати остались фактически без руководства, они справились с задачей намного лучше своих противников. Их делегация уже скакала на юг, тогда как белые продолжали яростно выяснять свои идеологические противоречия. Не успели они разобраться, кто из них в большей степени гвельф, как начались споры — кому ехать. Черки метался, не зная, как поступить. С одной стороны, ему хотелось лично вести переговоры, поскольку он не слишком верил в дипломатические таланты однопартийцев. С другой — он успел опорочить свое имя связями с гибеллинами и боялся лишний раз попасться на глаза Бонифацию.

В итоге от белой партии выбрали троих послов. Первый — Мазо Минарбетти купил себе пополанское происхождение во времена зверств делла Беллы и теперь считался «выходцем из народа». Его отличал незаурядный дар убалтывания собеседника. Даже продавцы с Меркато-Веккьо порой терпели убытки, поддавшись его напору. Второй — Гвидо Убальди, по прозвищу Кораццо, отличался редкостной уверенностью в себе. А так как себя он считал единственным в городе настоящим гвельфом, то Вьери понадеялся с его помощью немного «обелить» белых перед папой. Третьим послом назначили Данте.

В июле 1301-го делегация белых, наконец, собралась. Накануне отъезда подеста устроил в зале Барджелло застолье для обеих партий. Вино лилось рекой, от разнообразия кушаний разбегались глаза и текли слюнки. Черные и белые сидели рядом, временно усмирив вражду. Начали провозглашать тосты. Данте поднял кубок:

— За мир и процветание нашей прекрасной родины! Пусть Господь убережет ее от власти чужеземцев! Ура!

С разных концов стола раздались аплодисменты и тут же стихли. Люди тревожно переглядывались.

— Мессир Алигьери против Валуа, — послышался шепот где-то совсем рядом.

— Значит, и против папы, — ответил кто-то, — ибо сам Бонифаций, и никто другой, посылает нам господина нашего Валуа для наведения порядка…

— За мир и процветание! — нарочито весело прокричал Вьери деи Черки, пытаясь перебить тягостное настроение. — Ну?! Кому не по душе мой тост?

Послышались возгласы «ура!», и кубки начали встречаться над столом, роняя от ударов кровавые винные капли.

На следующее утро делегаты выехали. Зная о расторопности Большого Барона, Алигьери все время подгонял своих спутников.

— Не надо спешить, — вдруг заявил Мазо Минарбетти, — все равно ведь будем еще ждать болонских юристов.

— Зачем?! — Данте не поверил своим ушам. — Какие еще юристы?

— Наши союзники, — объяснил Минарбетги, — их позвал Вьери. На переговорах нам понадобятся хорошие правоведы.

В этом и заключалось главное отличие лидера белых от Большого Барона. При расчетах он слишком увлекался мелочами, теряя драгоценное время.

Разумеется, болонская делегация опоздала. Флорентийцам пришлось просидеть полдня в мерзкой придорожной таверне. Наконец болонцы появились.

— Выезжаем? — спросил Данте.

— Куда спешить?! — возразил болонский предводитель, мессир Убальдино Малавольти. — Мы голодны, в отличие от вас. К тому же я давно хотел поговорить с флорентийцами об одном интересном дельце. Может статься, конечно, оно интересно лишь для меня. Однако это не отменяет, так сказать..

— О Боже! — У Алигьери сжались кулаки, но как он мог изменить ситуацию?

«Дельце» мессира Малавольти касалось какого-то приграничного замка, на который болонский мессир уже давно претендовал. Убальди и Минарбетти немедленно разъярились от подобной наглости. Данте пришлось проявлять чудеса миротворчества, но все равно выехать смогли лишь к обеду следующего дня. Не успели они отъехать от таверны, как им встретился гонец, направляющийся во Флоренцию. Узнав делегацию, он сообщил:

— Карл Валуа уже едет к нам. Мне велено предупредить градоначальника, дабы принцу оказали достойный прием.

— Ч-черт! — вырвалось у Данте. Гонец испуганно оглянулся.

— Мы очень рады приезду принца, — поспешно сказал Минарбетти.

…Им повезло. Они достигли Рима прямо к началу торжественной аудиенции. Папа давал ее иностранным гостям, в основном — французам. Бонифаций появился в императорском одеянии. Перед ним несли два меча, символизирующих власть светскую и духовную, скипетр и державу. Приветствуя гостей, он ясно дал понять: перед ними истинный римский император, новый Цезарь.

Благословив всех, понтифик отпустил французов, назначив им время беседы на завтра. Флорентийцам же велел остаться.

— Ловкость, с которой вы проникли в мой дворец, воистину изумительна, — сказал он им, — насколько мне помнится, вас нет в списках приглашенных.

— Простите, ваше святейшество! Мы отсылали вам письма, в которых просили о встрече! — начал оправдываться Минарбетти. — И о сроках…

Бонифаций прервал его величественным движением руки: