Читаем Данте Алигьери полностью

Ну а дальше? Многочисленные дантоведы (уже упомянутый здесь Скартаццини в их числе) не единожды задавались вопросом: а стоит ли воспринимать поэзию Данте как биографический источник? Вопрос даже не в том, насколько строго Данте придерживался хронологии событий или преувеличивал какие-то факты. Возможно, он вообще сознательно вводил среднестатистического читателя в заблуждение, чтобы тайное, «сокрытое под странными стихами», никогда не стало бы явным. Почему приходит такая мысль? Потому что Данте сам на нее наталкивает. В «Новой жизни» говорится о «даме-ширме», за которой влюбленный поэт прячет свои чувства к Беатриче. Что это? Простая констатация факта или все же метафора, призванная дать знак не среднему, но особому читателю: смотри, здесь сокрыто нечто очень важное.

Игорь Бэлза в уже упомянутой статье «В поисках Беатриче» пишет: «Думается, что проблема мировоззрения Данте сильно усложнена теми формулами, которыми он сознательно прикрывал все «сокрытое под странными стихами», подобно тому как «дамой-ширмой» он прикрывал свою великую любовь к Беатриче».

Но что так остро нуждалось в маскировке и все же должно быть высказано? Навряд ли поэт стал бы зашифровывать свой грех плотских отношений с Беатриче. Не тот масштаб. Хотя средневековое неприятие прелюбодеяния могло принести любовникам массу неприятностей. Вспомним тех же Франческу и Паоло.

Вернемся к тексту «Новой жизни»:

«Имя этой дамы было Джованна; и за ее красоту, как полагают люди, она получила имя Примавера; и так звали ее. Я видел, как вслед за нею приближается чудотворная Беатриче. Так прошли эти дамы одна за другой, и показалось мне, что Амор снова заговорил в моем сердце и произнес:

«Первая зовется Примавера лишь благодаря сегодняшнему ее появлению; я вдохновил того, кто дал ей имя Примавера, так ее назвать, ибо она придет первой в день, когда Беатриче предстанет своему верному после его видения. И если ты хочешь проникнуть в смысл первого ее имени, оно обозначает равно: «Она придет первой», так как происходит от имени того Джованни, который предшествовал свету истины, говоря: «Ego vox clamantis in deserto: parate viam Domini».

«Тот» Джованни — некто иной, как Иоанн Креститель. И латинская цитата являет собой фрагмент Евангелия от Марка (1:3): «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему», повествует о том же персонаже. Что же получается дальше? Если Джованна — предтеча, то Беатриче — без вариантов — женский вариант Спасителя. Страшная ересь, почти богохульство, за которое можно было сильно поплатиться.

Но очень трудно заподозрить в богохульстве Данте, того человека, который уходил жить в францисканский монастырь и, возможно, даже принадлежал к терциариям и был монахом в миру.

Терциарии (в переводе «третьи» после мужской и женской ветви францисканцев) — это католический орден, объединяющий людей, желающих принять на себя обеты и жить в соответствии с духовностью данного ордена с соблюдением специального устава, но не покидать мир и даже состоять в браке.

При всей своей настроенности на политическую карьеру, Данте точно не был циником. Стало быть, имела место какая-то религиозная метафора, прекрасная, с точки зрения поэта, но вовсе (повторимся) не богохульство. Это попытка наложить друг на друга две несочетаемые парадигмы: языческую античную и христианскую. Вспомним: именно «античный» Вергилий является первым проводником и как бы духовным наставником Данте в аду…

Где же искать эту точку стыковки? Конечно же в любви. Христианское «Бог есть любовь» совмещалось с понятием языческого Амора, что читается в той же «Новой жизни». И даже само название этого произведения вскользь указывает на Новый Завет. Возможно, в следующей цитате и скрывается то, что в эпоху Данте нельзя было высказывать без какой-либо «ширмы»: «И мне казалось, что после этих слов: «Тот, кто пожелает более утонченно вникнуть в суть вещей, увидит, что Беатриче следовало бы назвать Амором благодаря большому сходству со мной».

Почему же «ересь» Данте и его манипуляции с «ширмами» не привлекли пристального внимания ни его современников, ни последующих поколений дантоведов?

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги