Данте Алигьери

— Поди аристократ? Нос у него тонкий и руки, как на картине.

— Толку-то с его рук, коли он марать их не хочет, — проворчала брюнетка, — не приводи его больше, Биччи, скучный он.

— А не пора ли нам купить вина? — заглянула в глаза толстяку самая молодая из женщин.

К столу подошел подавальщик. Форезе начал снимать с пояса кошель, и тут дверь с грохотом распахнулась. Женщины испуганно завопили, увидев Данте с обнаженным кинжалом в руке.

— А ну-ка иди домой, презренный развратник! — Он приставил кинжал к горлу приятеля. — Разве ты забыл, что женат?

— Но моя жена… ее бесконечное нытье… — начал было Биччи. — О нет! Иду, иду! — засуетился он, почувствовав холод лезвия на своей шее.

— Э, лучше б он был скучным, — разочарованно скривилась брюнетка, наблюдая, как Форезе послушно бредет к выходу, — лишил нас такого хорошего кавалера! Ни себе, ни людям!

Данте и Форезе почти ощупью брели по темным переулкам.

— Ну почему твой обличительный приступ не произошел раньше, когда еще не стемнело! — причитал толстяк. — Сейчас ведь ничего не стоит сломать ногу, упав в какую-нибудь канаву!

— Твоей семье это пошло бы на пользу, — отозвался Алигьери, — меньше бы бегал по злачным местам, деньги были бы целее, и жена перестала бы ныть. Хочешь, я сильно толкну тебя, исполнив тем самым свой дружеский долг? Там справа наверняка та самая канава.

— Да я и сам могу без твоей помо… ай!!! — Форезе поскользнулся, но в последний момент успел схватиться за рукав приятеля.

Данте расхохотался:

— Ты и вправду всемогущ! Купи тогда новое одеяло своей жене, а то из-под старого у нее ноги вылезают и ей приходится спать в чулках.

— Что за богомерзкую ересь ты несешь!

— Я не прав? Она уже научилась засыпать с поджатыми ногами?

Биччи, сердито засопев, парировал:

— Зато не с поджатым хвостом, как некоторые. Это надо же: испугаться какой-то дамы и упустить самого Гвидо Кавальканти! Хоть ты и мой будущий родственник, Алигьери, но я честно скажу тебе: любезный друг, ты осел.

Он произнес это слово и с опаской глянул на Данте — как раз лицо ему осветил тусклый отблеск факела, висящего над входом в очередную таверну. Но тот, похоже, не услышал конца фразы, углубившись в свои мечтания.

— Она не какая-то, Форезе, — тихо сказал он наконец, — она, будто аллегория, скрепляющая собой все мои помыслы. Я помню ее с детства и… — будто проснувшись, он тряхнул головой, — впрочем, Бог с нею. Скажи мне лучше, как зовут ту, вторую даму?

— Джованна, — вспомнил Биччи, — но друзья всегда зовут ее Примавера.

— Ты серьезно? Господи, как же это красиво!

— Что красиво? — Толстяк встал на цыпочки, пытаясь разглядеть выражение лица Данте. — А не бредишь ли ты, друг любезный?

— Какой уж тут бред! Чистая логика, — весело объяснил Алигьери, — Примавера ведь означает не только «весна», но также «идущая впереди». Если растолковать именно так, вполне естественно сопоставить настоящее имя Примаверы — Джованна с именем Иоанна Крестителя — предтечи Христа! Какая безупречная красота! Решено, я буду ее официальным поклонником.

— Э! Она ничего, конечно, но у нее муж. И вообще кощунство… — пытался возразить Форезе, но весьма вяло. Он уже понял, что логика у его друга своя собственная и сделана она из каленого железа.

* * *

Превратить свои чувства в категории философии и теологии — вот настоящая магия Данте. Здесь нет ничего общего с попыткой «поверить алгеброй гармонию». Поэт даже не думает разложить свою жизнь на винтики, подвергнув ее систематизации и анализу, он просто угадывает в ней знаки, совпадающие с Евангелием или… дорисовывает их. Любовь к Прекрасной Даме, которой не суждено реализоваться, становится мощным средством постижения Бога. И потом, когда возлюбленная умирает, — поэт находит утешение в мистических числовых конструкциях.