Данте Алигьери

— Разумеется, — усмехнулся Донати. — Видишь ли, я тут собираю партию, а этот осел Вьери вздумал переманивать к себе моих сторонников. А ты у нас — первый поэт, молодежь прямо хвостом за тобой ходит. Короче, вступишь в мою партию — никакой архиепископ не будет тебе страшен.

— Как-то все это слишком неожиданно, — уклончиво сказал Гвидо, знавший, что с Бароном шутить нельзя. — К тому же политика — вовсе не моя стезя. Я не могу дать тебе никакого ответа. Нужно подумать.

— Так речь об этом и не идет, — в голосе Корсо внезапно появилось почтение, — это было бы даже неучтиво. Я приглашаю тебя на обед через три дня. Тогда и поговорим. Ну, желаю вдохновения!

С этими словами Корсо вышел. Скоро с улицы послышался удаляющийся стук копыт. Лошадь явно сильно гнали.

Глава тринадцатая. Обещания

Попробуем еще немного разобраться в запутанной истории с дамами.

Согласно свидетельству самого Данте, он видел Беатриче всего лишь четыре раза в жизни. Первый раз в девятилетнем возрасте на празднике, после которого он чувствует в глубине души дрожание «духа жизни», и это есть начало великой любви. Через девять лет он встречает ее на улице, она приветствует его всего лишь легким движением головы, но этот момент становится событием, после которого появляется первый сонет. Оставшиеся две встречи приносят лишь разочарование. Заметив возлюбленную в церкви, поэт, чтобы не выдать своих чувств, начинает усиленно интересоваться другими дамами. Злые языки немедленно доносят ей об этом, и она перестает здороваться со своим обожателем. И последний раз, незадолго до ее смерти какой-то друг (возможно Форезе) сообщает нашему герою, что его прекрасная дама идет на вечеринку (или свадьбу) в такой-то дом. Данте тоже туда приходит, но его охватывает столь сильное волнение, что он не может ни с кем общаться, и Беатриче над ним смеется. После этого он решает вообще прекратить с ней видеться.

Возникает вопрос: а общались ли они на самом деле? Может быть, Беатриче была для Данте только красивой картинкой? Но ведь создавая ее образ, он делает упор не на внешней женской красоте, а на духовной чистоте и привлекательности своей возлюбленной. Смог ли он полностью «сочинить» себе ее характер? Опять-таки вспомним, что Данте вовсе не принадлежал к романтическим мечтателям. Он не только владел оружием, но и смог добиться верховной власти в своем городе, став одним из семи приоров. Вряд ли бы такой человек сделал дамой своего сердца какую-то пустую вздорную красотку. Конечно, он каким-то образом знал ее и, скорее всего, общался если не с ней, то с ее подругами. Многие исследователи обращают внимание на демократичность нравов в городах-коммунах, к которым относилась и Флоренция времен Данте.

Вот выдержка из биографии поэта работы Алексея Дживелегова: «Дом семьи Алигиери помещался недалеко от собора на площади Сан-Мартино, и всего один коротенький переулок отделял его от дома семьи Портинари. Встречаться детям было вовсе не трудно, и в этом не было ничего, что нарушало бы обычай.

Едва ли сам Каччагвида нашел бы в этих детских встречах признак упадка нравов. И, конечно, не было в них ничего, о чем с романтической целью говорил Боккаччо и с поэтико-аллегорической — сам Данте».

Ну а дальше? Многочисленные дантоведы (уже упомянутый здесь Скартаццини в их числе) не единожды задавались вопросом: а стоит ли воспринимать поэзию Данте как биографический источник? Вопрос даже не в том, насколько строго Данте придерживался хронологии событий или преувеличивал какие-то факты. Возможно, он вообще сознательно вводил среднестатистического читателя в заблуждение, чтобы тайное, «сокрытое под странными стихами», никогда не стало бы явным. Почему приходит такая мысль? Потому что Данте сам на нее наталкивает. В «Новой жизни» говорится о «даме-ширме», за которой влюбленный поэт прячет свои чувства к Беатриче. Что это? Простая констатация факта или все же метафора, призванная дать знак не среднему, но особому читателю: смотри, здесь сокрыто нечто очень важное.

Игорь Бэлза в уже упомянутой статье «В поисках Беатриче» пишет: «Думается, что проблема мировоззрения Данте сильно усложнена теми формулами, которыми он сознательно прикрывал все „сокрытое под странными стихами“, подобно тому как „дамой-ширмой“ он прикрывал свою великую любовь к Беатриче».

Но что так остро нуждалось в маскировке и все же должно быть высказано? Навряд ли поэт стал бы зашифровывать свой грех плотских отношений с Беатриче. Не тот масштаб. Хотя средневековое неприятие прелюбодеяния могло принести любовникам массу неприятностей. Вспомним тех же Франческу и Паоло.

Вернемся к тексту «Новой жизни»:

«Имя этой дамы было Джованна; и за ее красоту, как полагают люди, она получила имя Примавера; и так звали ее. Я видел, как вслед за нею приближается чудотворная Беатриче. Так прошли эти дамы одна за другой, и показалось мне, что Амор снова заговорил в моем сердце и произнес: