Данте
«Summits namque Pontifex, Domini nostri Jesu Christi vicarius et Petri successor, cui non quicquid Christo sed quicquid Petro debemus» («…верховный Первосвященник, наместник Господа нашего Иисуса Христа и преемник Петра, которому мы должны воздавать не всё, что должны воздавать Христу, но всё, что Петру».
Фома Аквинский
«…summo Sacerdoti, successori Petri, Christi vicario, Romano Pontifici, cui omnes reges populi christiani oportet esse subditos, sicut ipsi Domino nostro Jesu Christo» («…Верховный священник, преемник Петра, наместник Христа, Римский Первосвященник, которому все цари христианского народа должны покорствовать, как самому Господу нашему Иисусу Христу»).
В этом – вся проблема. Она сосредоточена в этих двух фразах, почти буквальная противоположность которых настолько бросается в глаза, что нельзя не задаться вопросом, не держал ли Данте в уме формулировку св. Фомы, когда записывал свою. Но как бы ни обстояло дело, тезисы, определяемые этими двумя формулировками, находятся между собой в вопиющем противоречии. Несомненно, та и другая безусловно признают верховный характер земной власти Христа. Но св. Фома учит, что Христос завещал Свое двойное царство – духовное и земное – Петру и всем преемникам Петра, которым, следовательно, все цари христианского народа должны повиноваться, как самому Иисусу Христу; для Данте же, напротив, если Иисус Христос обладал, будучи Богом, верховной земной властью, которой Он, впрочем, никогда не пользовался, эта земная власть вознеслась на небеса вместе с Ним. Папы ее не унаследовали. Между папой св. Фомы,
Учение Данте об отношениях между священством и империей толковали почти всеми мыслимыми способами. Некоторые понимают его как учение о полной изоляции этих двух властей: каждая компетентна в своей области и абсолютно ничем не обязана другой. Другие говорят, что, вопреки видимости, Данте считает императора подчиненным папе. Третьи утверждают, напротив, что Данте подчиняет папу императору. Наконец, некоторые, недовольные столькими противоречиями, заключают отсюда, что историки лучше понимали бы друг друга, если бы сам Данте не противоречил самому себе[259]
. Прежде чем смириться с этим отчаянным решением, следует удостовериться, какова точная природа тезисов, которые по видимости противоречат друг другу и которые историки стараются примирить.