Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Данте, призванный к более личному ответу, продолжает: истина всего, сущность вещей, которая здесь явственна, от взгляда людей там (то есть на земле) сокрыта (ее невозможно познать зрением, слухом и другими чувствами). Поэтому можно утверждать, что познать «их бытие» (сущность вещей) удается только при помощи веры. При этом следует подчеркнуть, что вера — это способ рассуждения, способ познания: то, что в раю явлено непосредственно и можно потрогать рукой, на земле познается верой. Но как бы то ни было, познается: не выдумывается, не изобретается из ничего, а познается верой. Об этом говорит святой Фома: «Вера есть навык ума, благодаря которому начинает в нас быть жизнь вечная, обусловливающая согласие ума на то, что невидимо»[236]. Именно на такой вере, на познании верой, основывается «упованье» — способность определять истинную меру вещей, сущность вещей. Именно она запускает наше самое высокое устремление, надежду однажды увидеть то, как на самом деле все устроено, надежду на рай. Вера становится «в полной мере» основой благодаря своей способности познавать основы всего.

Нам подобает умозаключать
Из веры там, где знание невластно;
И доводом ее нельзя не звать.

[Исходя из такой веры, из рассудительной веры, мы можем «умозаключить», что даже там, «где знание невластно», где мы не можем положиться на свои органы чувств, есть возможность познания Истины. Размышлять, составлять разрозненные части возможно и без иного зрения, но просто осознав невидимое основание видимых вещей. Именно поэтому веру «доводом нельзя не звать», то есть нельзя не называть ее тем положением, которое дает возможность рассуждения («умозаключать»), возможность мысли.]

Данте, таким образом, говорит нам: проблема — в правильном использовании разума; не нужно ограничивать разум, потому что разум по своей природе стремится к утверждению реальности во всех ее проявлениях, а следовательно, стремится дойти до самой сути, до той крайней точки, где он вынужден признать, что существует еще что-то, неподвластное восприятию нашими органами чувств. Вера — это «довод», отправная точка, запускающая наш мыслительный процесс, но в то же время вера — это «основа», конечная точка, «она процветает в крайней точке движения разума»[237], она — последнее основание всего.

И я услышал: «Если б все так ясно
Усваивали Истину, познав, —
Софисты ухищрялись бы напрасно».

[Апостол Петр отвечает: если бы то, чему учат на земле, все бы понимали так, если бы этому учили в школе, если бы все так рассуждали, тогда, конечно, «софисты ухищрялись бы напрасно» — не было бы места для софистов, для тех, кто голову людей забивает всякой чушью, и мир был бы куда лучше. Здесь, мне кажется, наступает ключевой момент.]

Горящая любовь, так продышав,
Добавила: «Неуличим в изъяне
Испытанной монеты вес и сплав;
Но есть ли у тебя она в кармане?»

[После этой речи апостол Петр прибавил: «Молодец, Данте, ты хорошо сказал, ты дал ясное определение „веса“ (значения) и „сплава“ (природы) этой „монеты“ (веры); а теперь скажи, есть ли она у тебя? В твоем кармане есть ли эта монета? Имеешь ли ты веру?»]

И я: «Да, есть, блестяща и кругла.
И я не усомнюсь в ее чекане».

Третий вопрос и третий ответ. [Да! У меня есть вера. Она как круглая блестящая монета, только что отчеканенная, «и я не усомнюсь в ее чекане», она так блестит, что не может быть и тени сомнения.]

Ни скепсис, ни цинизм, никакие вопросы не могут поколебать мою уверенность. Пусть я слаб и живу неправильно, пусть не соответствую чему-то, но я следую за Истиной, живу ради нее, и видел Истину — этого у меня не отнимешь. Это у меня есть, это — мой опыт.

Если бы я сейчас умер и через тридцать секунд предстал перед апостолом Петром и он спросил бы меня: «Как раз об этом мы и говорили, есть ли у тебя вера?» — не знаю, смог ли бы я ответить «да, есть» «я не усомнюсь в ее чекане, нет во мне никаких сомнений, ничто меня не смущает». А Данте отвечает именно так, с потрясающей уверенностью. А ведь он знает, что путь еще длинный, что он только движется к познанию, любви, надежде. И ведь он прав, нет в этом ни зазнайства, ни хвастовства. Он не говорит: «Все, я уже дошел до конца, и истина у меня в кармане». Напротив, можно, наверное, сказать, что это я у истины в кармане, она пошла навстречу мне, захватила меня целиком. Я проживаю истину, как умею, но ни на йоту не отступлю в своем понимании того, что видел и прожил.