Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Что за свет может проникать во мрак комнаты через замочную скважину? Можно ли представить более тусклое, слабое освещение? Но и его достаточно, чтобы изменилась вся жизнь, ведь если есть свет, сколь угодно тусклый, если есть шепот, сколь угодно тихий, то жизнь меняется. Вот различие между адом и чистилищем.

«И в те времена было страшно;
Но не так [конечно, было трудно;
но не это определяло жизнь]». —
«Сейчас ничто не поддержит нас,
Мы одни в ночной темноте».

Слышите отголоски Данте? «Я очутился в сумрачном лесу». И они, конечно, не случайны, ибо Пасколи был одним из исследователей Данте. Представьте себе, у него было три письменных стола: за одним он изучал латинский язык, за другим — итальянский, а за третьим — Данте.

«Она [мама] была там, за дверью;
Порой доносились звуки ее быстрой речи». —
«Теперь мама мертва». —
«Ты помнишь? Тогда мы между собой
Жили не очень мирно…» —
«Теперь мы добрее…»
«Теперь, когда никто не жалеет
Нас…» —
«И нет никого, кто бы нас простил».

Думаю, здесь выражен всеобъемлющий вопрос: есть ли тот, кто прощает нас? Если есть тот, кто нас прощает, то жизнь меняется. В существовании этих сирот присутствовал кто-то, кто нес им добро. Конечно, были и страхи, и ссоры, однако не господствовал страх. «Чистилище» представляет собой не что иное, как рассказ о жизни через призму света, через опыт гигантского прощения, через «радостные» объятия «милости Божией»[153], Чья сила побеждает зло, немощь, неуверенность и страх. Вот почему песнь первая начинается с такого сильного, величественного вступления:

Для лучших вод подъемля парус ныне,
Мой гений вновь стремит свою ладью,
Блуждавшую в столь яростной пучине,

Спокойные ясные воды, ладья, образ морского странствия — возможно, это отсылка к Одиссею (к которому мы еще вернемся). Что впечатляет более всего, когда читаешь эти стихи? Что ада больше нет. Конечно, в каком-то смысле ад всегда остается в жизни, ибо всегда остается свобода, а свобода — такая серьезная штука, которая способна в любой момент обратить все вспять и сказать «нет». Однако христианство таково, как описывает его Данте. Когда происходит встреча, ты видишь свет — и можешь назвать дату события, определить его в терминах hic et nunс — здесь и теперь, во времени и пространстве. Этот свет так явственно наполняет жизнь прощением, что становится возможным вставать по утрам, не ощущая, как прежде, гнета собственной немощи или склонности к падению, предательству. Конечно, немощь и предательство остаются, но теперь ты в первую очередь смотришь на другое, ощущаешь иные черты в себе; первое, что ты чувствуешь, — причастность к необычайному величию. Ты остаешься тем, что есть, по многим параметрам ты остаешься животным… Помните Элиота? «Низкие, как всегда, плотские, своекорыстные, как всегда»[154]. Но меняется воздух, меняется почва! Утром, просыпаясь и открывая глаза, ты можешь принимать обретенное прощение за отправную точку. Теперь ты можешь просыпаться и говорить себе: «Для лучших вод подъемля парус ныне», сегодня утром «мой гений вновь стремит свою ладью». При этом «яростная пучина», в которой ты «блуждал» прежде, остается позади. Ад, то есть отсутствие Бога, остается позади, ведь теперь Бог присутствует. «И я второе царство воспою»: сегодняшний день станет песнью иному образу жизни, «где души обретают очищенье», где человек действительно становится самим собой, где он призван быть самим собой и жить на высоте своего желания. «И к вечному восходят бытию»: со временем, в терпении, прислушиваясь к мерному шагу истории, ты становишься все ближе к небесам, с которыми тебя связала судьба. Проживая каждый день таким образом, человек очищается, и состояние связи с конечной точкой пути становится для него все более привычным.

Пусть мертвое воскреснет песнопенье,
Святые Музы, — я взываю к вам;
Пусть Каллиопа, мне в сопровожденье,
Поднявшись вновь, ударит по струнам.