Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Желание. Жизнь как захватывающий путь становится возможной через познание человеком себя и своего желания — того крика, который каждый из нас носит в себе, потребности в том, чтобы жизнь была исполнена смысла, добра и красоты.

Милосердие. Суть Бога, природа бытия есть отношение, объятие — устремленность к другому. Сам Бог пребывает в непрестанном объятии с Самим Собой и простирает Свои объятия каждому, как мы увидим это, в частности, в песни третьей.

И третье слово, которое мне больше всего хочется выделить в связи с тем, о чем мы должны говорить, — это терпение, новое понимание времени, представление о преходящем времени как о пространстве милосердия, об ожидании Богом действия нашей свободы.

Наша свобода призвана признавать то, что не представляет собой некое «плохое» место, через которое нужно пройти, чтобы попасть в «хорошее» место — это жизнь вместе со всем тем злом, что в ней содержится. Однако человек проживает зло чистилища (в отличие от зла ада) в перспективе добра, которое уже предугадывается, предвкушается им. Это важнейший поворот. Если, не поняв его, вы приступите к чтению «Чистилища», то вернетесь назад, к аду. В чистилище зло и грех словно представлены в новом свете, иначе, не так, как раньше; вся первая песнь полна света. Это подступ к свету. Грехи, зло, противоречия, немощь — все остается, но Данте словно смотрит на них (и нас призывает смотреть) с мужеством человека, чье первое побуждение разума и сердца — познание бесконечного блага. Усталость, немощь и зло обрамлены светом и музыкой. Действительно, путь в чистилище указывают свет и музыка. Представьте, что жизнь вдруг становится таким вхождением в мир; человек вносит с собой все свое зло, но он уже окружен последней (не в хронологическом смысле; последней — значит «той, за которой останется последнее слово», решающей, основополагающей) положительностью.

В Сьерра-Леоне у меня есть друг, отец Бертон. Там долгие годы шла ужасная гражданская война, а детей восьмидевяти лет отправляли поджигать деревни и истреблять местных жителей. Сейчас он занимается этими детьми и говорит: «Здесь нужно лишь одно. Конечно, крайне необходимы мосты, дороги, больницы, но вся наша деятельность должна подчиняться одной главной цели. Прежде всего остального эти люди нуждаются в прощении. Они видели столько зла, столько его сотворили и так от него настрадались, что жажда мести просто висит в воздухе. Ненависть настолько ощутима, что в тот день, когда она вырвется наружу, начнется настоящий ад. Эти люди нуждаются в том, чтобы обрести прощение». Там, в атмосфере полного разрушения, мы с ним прочли стихотворение Джованни Пасколи «Двое сирот», и в свете того, о чем пойдет речь, оно настолько показательно, что я его процитирую.

Стихотворение начинается с обращения к брату и заканчивается глаголом «простить». Уже это говорит о многом, ибо начало и финал у поэтов всегда не случайны. Только прощение может объединить нас, только полученное — а значит, дарованное — прощение способно пробудить братские чувства. Речь идет о двух мальчиках, братьях, которые в ночной темноте никак не могут уснуть и потому говорят друг с другом (подстрочный перевод наш. — Прим. перев.).

«Братец, я помешаю тебе, если буду говорить?» —
«Говори. Я не могу заснуть». —
«Я слышу будто хруст…» —
«Может быть, это червь…»
«Братец, ты слышал сейчас жалобный зов, долгий,
в ночи?» —
«Может быть, это пес…» —
«Там кто-то у дверей…» —
«Может быть, ветер…»
«Я слышу два голоса, звучащие тихо-тихо…» —
«Может быть, это начинается дождь…» —
«Слышишь эти удары?» —
«Это колокола».
«Звонят по умершему? Звонят об опасности?» —
«Может быть…» —
«Мне страшно». —
«Мне тоже». —
«Кажется, гром: Что нам делать?» —
«Не знаю, братец;
Прижмись ко мне; будем молчать и станем добрее».

Ни одного глагола зрения; ничего не видно. Во мраке, в отсутствие света все воспринимается как враждебное, и господствующим чувством становится страх; неизвестность может породить только страх и ощущение смерти. «Звонят по умершему? Звонят об опасности? <…> Мне страшно».

«Я продолжу, если ты не против.
Помнишь, как через скважину проникал свет?» —
«Теперь он погас».