— Может, это и так, мессир Арриго, — ответил Марчелло. — Однако число возможных сочетаний обстоятельств хоть и огромно, но все же конечно. В далекой Персии, пока Магомет не обратил ее мечом в свою веру, мудрецы считали, что все на свете существует на протяжении лишь двадцати шести тысяч лет, а потом гибнет и вновь возникает в прежней форме. Очевидно, за двести шестьдесят столетий все возможные сочетания оказывались исчерпанными.
— Но ведь двадцать шесть тысяч лет кажутся бесконечными только нам, — возразил Данте. — Для Господа Бога они — лишь крупица самого быстротечного мгновения. Как может наш всесильный создатель повторять свое творение в одном и том же виде? Неужели он станет уничтожать свое безграничное царство, чтобы снова создать все за шесть дней, вновь и вновь заставляя свет воссиять во мраке?..
— А почему бы и нет, мессир Алигьери? — ответил Марчелло. — Все уходит в небытие, а потом вновь возникает в той же форме, прославляя своим появлением вечный порядок вещей.
— Но это же безумие, мессир Марчелло! — воскликнул Арриго. — А докучающие нам мухи? Они тоже будут бесконечно возрождаться? А мулы и ослы, утопившие в своих экскрементах флорентийские улицы?!
— Безусловно! Да ведь и вы сами видите, что они вечны! — воскликнул старец.
— Значит, все вернется? — пробормотал внимательно слушавший его Данте. — И убийство Гвидо Бигарелли? И ничто не сможет его предотвратить? Ничто! Даже угрызения совести… Ваше учение делает зло непобедимым, Марчелло!
Воцарилось молчание, которое наконец нарушил Монерр:
— Возможно, преступления являются логической частью всеобщего замысла…
— А если преступление — часть высшего и бесконечного замысла, ради чего вам пытаться его раскрыть? — немного язвительно спросил поэта Арриго.
— Ради торжества справедливости. Ради того, чтобы наша земная жизнь хоть чем-то напомнила потерянный рай. Чтобы наш мир озарила хотя бы искра божественного света, — ответил поэт.
— Эта перспектива внушает мне опасение, мессир, — иронично сказал француз. — Мой последний глаз плохо переносит яркий свет. Ему больше нравится мерцание звезд на темном ночном небе.
Данте промолчал, не сводя взгляда со своих собеседников. Он не сомневался в том, что их слова скрывают какой-то глубокий смысл. Эти люди явно встретились здесь не случайно. Возможно, внезапное появление поэта нарушило их тайные планы. Как знать, может, они хотели о чем-то договориться или объявить друг другу о готовности действовать…
Не исключено, что и сейчас — под видом рассуждений на философские предметы — они умудрились обменяться какими-то тайными сведениями, посмеиваясь про себя над наивным приором… Данте даже захотелось так прямо и сказать им об этом, а затем — спросить их в лоб, зачем они тут появились? Однако втроем они могли легко найти какую-нибудь отговорку. Кроме того, они узнали бы о подозрениях поэта, и тому уже никогда не удалось бы докопаться до истины. — Нет, лучше заманить их в сети одного за другим!
— Убийца понесет заслуженную кару! — заявил наконец поэт.
— И вы в этом скоро убедитесь, — добавил он, воздев к нему палец, а потом повернулся и, не говоря больше ни слова, удалился.
У него за спиной царило молчание. Молчавших могло угнетать чувство вины. Или же они беззвучно смеялись над недогадливым Данте…
Скрипнув зубами, поэт зашагал быстрее.
— Очень важные новости! Осматривая лавки на рынке, мои люди кое-что узнали!
«Не осматривая лавки, а вымогая деньги у лавочников, чтобы закрыть глаза на их мошенничества!» — подумал Данте.
— Что там еще? — произнес он вслух.
— Во Флоренции появился опасный гибеллин! Кажется, он прибыл с севера, чтобы связаться здесь со своими тайными единомышленниками. Они наверняка собираются учинить в нашем городе что-то страшное! Скоро мне сообщат, где он прячется, и я схвачу его со всеми сообщниками. И то, что вы уже видели в тюрьме, покажется вам детскими игрушками!
— Кто же это исчадие ада? — скрестив руки на груди, спросил поэт.
— Иностранец. Кажется, француз. Я уже догадался, кто это. Желаете присутствовать при его аресте? Как только…
Властным жестом Данте приказал капитану замолчать.
— Того, что я уже видел в тюрьме, достаточно, чтобы посоветовать вам и вашим мясникам быть поосторожнее. Флоренция — вольный город. Ее граждан и гостей нельзя бросать в тюрьму без веских доказательств их вины. Для этого недостаточно услышанных на рынке сплетен.
— Но ведь он — гибеллин! — побагровев, прохрипел начальник стражи.
— А я приказываю вам пока ничего не предпринимать! И держите меня в курсе дела. Я сам скажу вам, когда надо будет действовать!
С этими словами Данте повернулся и направился к дверям, провожаемый ненавидящим взглядом капитана.