Дао дэ Цзин. Книга пути и благодати (сборник)

Обычный стрелок без стрелы не попадет в цель, а овладевший истинным искусством стрельбы и не заботится о стреле. Обычный возничий без вожжей не отправится в путь, а истинно овладевший искусством управления колесницей не пользуется вожжами. Понимающий бесполезность зимой опахала, а летом – мехового халата смотрит на все превращения тьмы вещей, как на пыль.

Подливая кипяток в кипящую воду, кипения, конечно, не остановить. Истинно понимающий корень дела убирает огонь, и все.

Искусство владычествовать

Пребывать в недеянии, наставлять без речей – в этом заключается искусство владык. Чистый и спокойный, он недвижим; соразмеряется с единым и не колеблется; придерживается «следования» [297] и служит низшим; исполняет должное и не трудит себя напрасно. Сердцу его известна колея (правильный путь), и наставники и советники ведут по ней; уста способны к речам, и придворные его красноречивы; он способен к движению, и министры его выступают с инициативой; уши его способны слышать, и политики выступают с советами. Поэтому все обдумано так, что не бывает упущений; предусмотрено так, что не бывает ошибок. Речи его искусны, поступки – образец для Поднебесной. Во всяком своем предприятии он соразмеряется со временем, в движении и покое следует [внутреннему] закону вещей (ли). Не делит на прекрасное и безобразное, любимое и ненавистное; не награждает, не карает, не выказывает ни радости, ни гнева. Каждое называет его именем, каждого причисляет к его роду. Дела предоставляет их естественному ходу, ни в чем никогда не исходя от себя.

Поэтому в древности цари носили головной убор с подвесками, закрывающими глаза: с желтыми шариками на нитях, закрывающими уши, – чтобы притупить зрение, притушить слух. Сын Неба был отделен экраном[298], чтобы оградить себя. Сфера его управления простиралась далеко, а то, что он подвергал исследованию, лежало близко; то, что он упорядочивал, было огромно, а то, за чем он следил, было мало. Когда глаза безудержно смотрят, рождается беспокойство; когда уши безудержно слушают, рождается смятение; когда уста безудержно говорят, рождается смута. Эти три «заставы» нельзя не охранять бдительно. Если страстям определена мера, они отступают; если же им потворствуют – они становятся разбойниками.

Небесный эфир образует душу хунь, земной эфир образует душу по. Возвращаясь в обитель Мрака[299] каждая из них поселяется в своем жилище, хранит его и не теряет. Вверху объединяется с Великим Единым. Частицы цзин Великого Единого проникают в небесное дао. Небесное дао темно и безмолвно.

Нет у него ни нутра, ни края. Велико беспредельно, глубоко безмерно. Что же касается его связи с человеческими делами, то эта связь и вовсе не постижима.

В древние времена, когда Священный земледелец управлял Поднебесной, дух не метался в груди, ум не устремлялся ко всем четырем краям света, а душа была полна // добрых и честных помыслов. Тогда сладкие дожди выпадали вовремя, пять злаков густо взрастали. Весна порождала, лето растило, осень приносила урожай, зима прятала. По лунам рассчитывали, по сезонам проверяли. Го д заканчивался возблагодарением за труды, и молодое зерно вкушали своевременно[300]. Жертву свершали в Светлом зале. Светлый зал имел крышу, но не имел стен. Он был доступен порывам ветра и дождя, холод и жара ему были не страшны, свободно можно было входить в него. В народе воспитывали сознание общего блага. Люди были безыскусственны и правдивы, не затевали ожесточенных тяжб, а имущества было достаточно; не истощали тела, а успешно вершили свой труд. Следовали тому, что давали им небо и земля, и объединялись с ними в гармоническое единство. Они были грозны, но никого не убивали; казни существовали, но их не применяли; законов было мало, и ими не докучали. Поэтому изменения [в те времена] происходили как [по велению] духа. Их земли простирались на юг до страны Спящих ногами вместе, на север – до страны Мрака, на восток – до Солнечной долины, на запад – до Саньвэй[301]. И не было таких, которые бы им не подчинились. В те времена законы были снисходительными, а наказания мягкими, тюрьмы пустовали, а вся Поднебесная жила одним обычаем, и никто не таил злобных помыслов.