Дар

У пилота, как они оба понимали, были неплохие шансы — если, конечно, сборщик придет до того, как ситуация ухудшится. Нет ничего хуже, чем бой на пактовых самолетах. С нулевой защитой, с хилыми кабинами, с малым запасом прочности. Сейчас над их головами, в пасмурном мартовском небе, шел именно такой бой — и они два часа назад вышли на сбор, и рыскали на «стреле», сильно рискуя, вместе с десятком других таких же отчаянных, которые шли в подобные бои, отлично зная, на что на самом деле идут. И рванули к снижающемуся горящему самолету, молясь только об одном — успеть. И успели. И вытащили потерявшего сознание пилота, который каким-то чудом сумел всё-таки посадить машину на воду. Не повезло потом: по самолету кто-то долбанул сверху, и «стрелу» тоже зацепило.

Оказывается, «стрелы» действительно тонут, и еще как…

* * *

Когда переехали, наконец, Берта неделю ходила по городу и восхищалась. Всё было так — и не так. Этот Сосновый Бор отличался от того, который она помнила, но отличия оказались городу только на пользу.

Это был маленький, удивительно уютный, и очень добрый город. Всё оказалось на своих местах: и парк Белые пески, который Берте понравился в Сосновом Бору на Земле-n, и добротные дома, и даже Андерсенград, в который, конечно, тут же влюбилась Даша. Впрочем, не она одна. Когда Джессика, переехавшая чуть позже, отвела туда Витьку — мальчишку не могли оттуда вытащить полтора часа.

Витька оказался, по словам Скрипача, «мировым парнем». Он был больше похож на Ри, чем Ромка, но характером явно пошел в Джессику. Если Ромка в возрасте двух с небольшим лет был весьма шабутным и очень упрямым, то Витька отличался от брата гораздо большим благоразумием и терпением. Впрочем, терпение проявлялось не всегда. Андерсенград оказался тому примером.

Ромка и Настя остались учиться в Питере, в Сосновый Бор они приезжали только на выходные, и клятвенно обещали приехать на каникулы. Сейчас они экстерном заканчивали школу и параллельно готовились к институту — было принято решение поступать в Павловский. Фэб выбор одобрил, составил для них учебный план, и каждую неделю нещадно экзаменовал. Как-то раз Настя пожаловалась Иту на эти экзамены, но Ит в ответ рассказал ей, как они с рыжим сами учились у Фэба, и добавил, что они и сейчас продолжают учиться. И тоже периодически получают люлей. И что это еще цветочки, ягодки далеко впереди.

— Настюх, если тяжело, то лучше откажись сразу, — посоветовал он. — Он с тебя живой не слезет.

— Ну вот еще, — фыркнула в ответ Настя. — И не подумаю даже. Но я тебе, Ит, всё равно буду жаловаться, так и знай.

— А почему мне? — удивился тот.

— Потому что Ри удивляется, как это можно что-то не понимать, Джесс занята Витькой, Кир с рыжим ржут и подкалывают, Брид с Тринадцатым моралисты такие, что сил нет, а Берта начинает вспоминать истории про то, как сама училась. Так что остаешься только ты. Ты слушать умеешь.

— Ну, тогда ладно, жалуйся, — вздохнул Ит в ответ.

— Можно я тогда раз в неделю, а?

— Да хоть два. Но только тогда, когда мы не работаем.

— Лады. И слушай, Ит, как правильно рис варить? Ромка хочет рис, а у меня получается только каша-размазня.

— Спроси рыжего, — посоветовал Ит. — У меня тоже только размазня получается…

* * *

Через час дрейфа на обломке раненый очнулся. С одной стороны это было хорошо — нет отрицательной динамики — с другой не очень, потому что он отвлекал разговорами и немножко мешал работать. В результате его взяли на «не больно», в дополнение к уже введенной «химии», и велели посматривать на небо, наблюдая за боем, пока они его лечат. Парень попался замечательный — сложность ситуации оценил сразу, мало того, понял, что врачам более чем несладко.

— А вам не холодно… в воде?.. — говорил он относительно свободно, не смотря на то, что три ребра справа были сломаны.

— Немножко холодно, Глеб, но ничего, мы привычные, — ухмыльнулся Скрипач. — Главное, чтобы тебе холодно не было. Не замерз?

— Нет.

— Если будешь мерзнуть, сразу скажи, — велел Ит. — Не терпи. Понял? У нас «стрела» утонула, и диагност один остался, слабенький. Поэтому давай ты нам будешь помогать, ладно? Договорились?

— Хорошо… как я помочь могу?

— Сразу говорить, если что-то не так.

— Ладно. А за нами придут?

— Придут обязательно, — заверил Скрипач. — Всё будет хорошо.

— Ребят, а я… я поправлюсь? Или… инвалидом останусь? — когда тебе немногим больше двадцати, эти вопросы, конечно, очень волнуют. Не могут не волновать.

Скрипач глянул на Ита, который сейчас одной рукой держался за обломок, на котором лежал Глеб, а другой рукой вытаскивал из нагрудного кармана блок со стимулятором. Ит усмехнулся.

— Поправишься, — успокоил он. — Сто процентов. И никакой инвалидности.

— Но у меня же ноги сломаны…

— Тю, — хмыкнул Скрипач. — Ит, руку покажи.

— Сейчас… Глеб, как там наверху? — Ит сумел добросить стимулятора так, что раненный пилот этого даже не заметил.

— Вроде стихает, отходят… а что у вас с рукой?

— Смотри.