Дар

Глебу решили дать поспать, ему нужно было экономить силы. Проблема заключалась только в том, что его приходилось удерживать руками: они не рискнули зафиксировать его на обломке, уже больно ненадежным он был. А ну как начнет тонуть, а они отвязать не успеют?

Руки замерзли ужасно, впрочем, и ноги тоже. И не только ноги. Замерзло, если говорить честно, вообще всё, что могло замерзнуть, и даже сверх того. А тратить стимулятор на себя они побоялись. Мало ли что? Вдруг сборщик не придет еще часика этак четыре, а то и пять? Препаратов мало, синтеза нет. Есть чуть больше, чем ничего: два распатроненных малых набора, часть из которых уже ушла на Глеба, четыре биощупа, и еще два резервных генератора, которых хватит часов на шесть работы «грелки».

«Грелка» выглядела как тонкая липкая ткань, в которую можно завернуть раненого, чтобы избежать переохлаждения, и которая заодно немного обезболивает и закрывает повреждения. Этакая помесь бинта и греющего одеяла. Проблема была в том, что «грелка», которую они успели вытащить из тонущей «стрелы» оказалась повреждена. К ней чудом сумели прицепить аккумуляторы с комбезов, и она худо-бедно, но работала.

Пока работает «грелка», Глеб жив. Холода он не перенесет.

Ит, с трудом держась за обломок окоченевшими пальцами, снова и снова вызывал сборщик, но ответом ему была тишина — эфир на разрешенных частотах сейчас глушили, потому что обломок всё еще плавал в зоне активного боя. Скрипач, проклиная всё и вся, выуживал из набора то, что понадобится следующим для пилота.

— Что-то меня подзадолбала эта война, — пожаловался Ит.

— А ты захоти, чтобы её не было, — ехидно предложил Скрипач.

— Сам захоти, — рассердился Ит. — Ты же понимаешь, что это так не делается.

— Понять бы еще, как это на самом деле делается.

— Ну… рыжий, как мне кажется, этот наш дар работает только тогда, когда не осознается. Это откуда-то изнутри, — Ит поморщился. — Это даже не желание.

— А что это тогда такое? — Скрипач, наконец, переложил в нагрудный карман комбеза всё, что хотел, и опустил клапан.

— Это потребность. Отчаянная какая-то потребность…

— Тогда тебе не повезло, — Скрипач засмеялся. — Ох, как тебе не повезло!

— Это в чем? — полюбопытствовал Ит. Подтянул пилота повыше, придерживая за плечо.

— А у меня до сих пор эффект прерванного действия, забыл? — ехидно спросил Скрипач. — Так что лежать тебе в Бурденко, родной.

— Это еще зачем?

— Чтобы сделать новую руку, ногу, и левое легкое.

— Я вот сейчас обплыву эту хреновину, и утоплю тебя на хрен!!! Соображай, что говоришь вообще!!!

— А я всё правильно говорю, — Скрипач скорчил брезгливую рожу и показал Иту язык. — Вот увидишь, так и будет.

— Убью.

— Ага. Потом убьешь, это точно. Но сначала всё будет так, как я хочу. Понял?

— Урод…

* * *

В конце октября Кир и Скрипач уехали на трое суток в Москву, по их словам — проверить квартиру. Чем они на самом деле занимались в Москве, выяснилось только в ноябре, и после этого выяснения Берта со Скрипачом не разговаривала неделю.

Оказалось, что они ездили мстить.

И охранниками из больницы они не ограничились.

Берта о цели их отлучки узнала только тогда, когда ей позвонил Томанов, и полчаса рассказывал о том, что ему очень жаль, что всё так получилось. Берта, к тому моменту уже полностью уверившаяся в том, что всё в прошлом и начинает порастать быльем, сначала не поняла, что к чему, но потом…

— Господи, зачем? Ну зачем? — спрашивала она Скрипача. — Рыжий, для чего вы это сделали?

— Для чего мы набили ему морду так, что он две недели провалялся в больнице? — уточнил Скрипач. — Затем, что так было нужно, Бертик. Знаешь, я очень многое и очень многим спускал с рук. Но у меня кончилось великодушие и всепрощение. У меня теперь есть список, по которому я буду идти, и, поверь, проще остановить БЛЗ со сломанными тормозами, чем меня.

— И кто еще в твоем этом списке? — безнадежно спросила Берта.

— Огден. Гарай. Пара-тройка садистов из научной группы, которых мы по недоразумению отпустили. Я же не убиваю, я же так… погладил, считай, — Скрипач нехорошо усмехнулся. — Я наказываю.

— Но для чего?

— Чтобы другим впредь неповадно было. Хватит. Мне надоела эта беззубая политика.

— А если посадят? — поинтересовалась Берта.

— Не посадят, — отмахнулся Скрипач. — Поверь, не посадят. Никого еще не сажали за показательные порки.

— Тебе надо было не пометку ST в деле ставить, а подтверждать психиатрический диагноз! — рявкнула Берта.

— За что? — поинтересовался Скрипач. — За то, что я не хочу давать в обиду свою семью?

— За то, что ты, кажется, решил разучиться прощать, — грустно ответила ему Берта.

— Я не разучился, — возразил Скрипач. — Но есть вещи, которые прощать просто нельзя.

— Он не виноват, — безнадежно произнесла Берта.

— Он виноват. И он это понял. И просил у тебя прощения не из страха передо мной, а потому что на самом деле понял. Хочешь узнать, почему?

— Ну и почему?

— А потому что он держал в руках «Терьер», который я ему дал перед тем, как набить ему морду. И он мог выстрелить в меня в любой момент, Бертик. Я уровнял ситуацию.

— Ты сумасшедший.