Дар юной княжны

- Вот и я не хочу брать чужого, да ещё и кровью политого. Почему-то большевики считают: раз человек бедный, значит - жадный, неразборчивый, и ему все равно, какими средствами светлая жизнь строится. Я много лет прослужил на флоте. Разные офицеры там служили. И такие, что руки распускали, и пьяницы тихие. Но, в основном, были моряки отличные, Отечеству преданные. С ними любой матрос за счастье считал служить. И вот я видел в Севастополе...

Он помолчал, стиснув зубы, - воспоминание было не из приятных.

- Расстреливали царских офицеров. Ну как бы белых. Всех подряд. Зачем? Немцы так не зверствовали, как наш солдат, русский рядовой. Говорят, урки так новичков кровью повязывают. Смотришь, а уже назад дороги нет: руки в крови. Одним словом, не по нутру мне такая власть, которая людей в зверей превращает.

- Страшную картину ты, Гера, нарисовал; если убедить себя, что богатого убить - не грех, так любое злодейство можно оправдать... А вы, княжна, как к революции относитесь?

- Одним словом и не скажешь. Раньше, когда о французской революции читала, восторгалась, самой хотелось на баррикады, а вот столкнулась с нашей революцией лицом к лицу, испытала сильное потрясение. Не знаю, будет ли вам это интересно?

- Будет-будет, - заверил её Алька, - ты очень интересно рассказываешь!

- Случилось так, что однажды я попала в облаву. Искали какого-то Бориса, не помню фамилии. Небольшой отряд возглавляла женщина. Сначала я ей позавидовала: красивая, в кожаной тужурке, тонкая талия, вся ремнями перетянутая, на вьющихся волосах - папаха. Одним словом, амазонка революции. Стали они народ в кучу сгонять, а один человек вдруг побежал. Эта женщина его и пристрелила. Да так хладнокровно. Я обратила внимание: она тут же закурила и рука у неё не дрожала! Как будто в тире выстрелила, а не человека убила! Интересно, что бы сказал о ней встретившийся нам полковник? А ведь ворона, пожалуй, единственное живое существо, которое я могла бы убить.

- Даже если бы на тебя напали? - удивился Алька.

- Не знаю. До сих пор такого не случалось.

- Сплюньте! - торопливо перекрестился Аренский.

- Хорошо, сплюну, - рассмеялась Ольга, - что мне ещё остается? Судя по всему, для революции я - самый неподходящий человек. Тем более лишилась всего: родных, обеспеченной жизни, кажется, даже имени. Зато я встретила вас и точно знаю, - не случись этой встречи, туго бы мне пришлось!

- Русские должны друг другу помогать, - растроганно повторил свое любимое изречение Василий Ильич. - Жить все равно надо.

- С нами не пропадешь! - солидно встрял Алька.

- Василий прав, - поддержал Герасим, - мы должны держаться друг друга. И верить в удачу. Это я вам как рыбак говорю: в каких только переделках бывать не приходилось: думали порой, все, конец, а вслух такое даже говорить стыдились. Я заметил: кто до последнего боролся, выживал. Кто от страха глаза закрывал, плакал-рыдал, непременно погибал.

Если же рядом надежный друг, шансы на спасение вдвойне увеличиваются.

- Ну, от меня вам пока немного пользы, - вздохнула Ольга.

- Пока? - подмигнул ей Аренский. - Значит, надеетесь себя преодолеть?

- Что ты хочешь сказать, уточни, - потребовал Герасим. - Чтобы Оля прижилась на войне? Чувствовала себя как рыба в воде? Я, например, твердо знаю: женщине на войне - не место! А женщина, которая к тому же получает удовольствие от убийства, в глазах нормального мужчины должна выглядеть упырем.

Он поймал себя на том, что в течение всей горячей речи размахивает руками, точно мельница.

- Вот, вы сделали меня оратором. Кажется, никогда в жизни я так много не говорил.

- У нас в цирке был акробат - Алмазов, помнишь, папа? - заговорил Алька, не выдержав своего неучастия в разговоре. - Такой молчун - слова из него не вытянешь, а когда влюбился в Анечку - ассистентку иллюзиониста, стал болтать не переставая.

- На что ты намекаешь, поросенок? - Герасим ухватил Альку за ухо. Кто это здесь влюбился?!

- Почему взрослые не любят правду? - прохныкал Алька, пытаясь вырваться.

Наконец ему это удалось, и он отбежал на безопасное расстояние.

- Думаете, я не вижу, как вы оба, да-да, и ты, папанька, на Ольгу пялитесь. А чуть что, так сразу - за ухи. Вспомнил! Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав!

Все расхохотались. Ольга весело; мужчины - несколько смущенно.

- Ну-ка, Алька, поди сюда, - позвал сына Василий Ильич.

- Драться будешь?

- Ни в коем случае. Иди, по-мужски поговорим.

Нарушитель спокойствия медленно приблизился.

- Ты считаешь Ольгу красивой девушкой?

- А то нет!

- Вот и мы с Герасимом так считаем. Мне сколько лет, помнишь? Правильно, тридцать четыре. Герасиму - двадцать восемь. Двое мужчин в самом расцвете сил, а рядом с ними - девушка-красавица. Конечно, мы на неё смотрим. Конечно, она нам нравится, но разве это её обижает? Мы ведь вас ничем не обидели, Оленька?