Дар юной княжны

Из хаты к своему дружку Степке Рубайло выскочил сын Нечипоренко Гришаня, - в их двор приехали гости, - и поспешила следом, даже не успев придумать причину посещения. Впрочем, её никто и не спрашивал. Селяне не верили ушам: к ним в Смоленку и в мирное время не приезжали артисты, а тут - не откуда-нибудь, из цирка! Так он - артист цирка? Значит, просто мужик: не белый, не красный, не зеленый.

Она внешне спокойно и уверенно шла к хате Нечипоренко, а внутри неё сражались две Катерины.

- Опомнись, - кричала одна, - они переночуют и уедут, а тебе на всю жизнь - слава!

- Пусть болтают! - упрямилась другая. - Может, это - моя судьба?

- Какая судьба? Война? Потерпи, вот вернутся мужики, найдешь себе хорошего человека...

- Мой - не вернется, а других все равно на всех не хватит.

- Что он о тебе подумает?

- Если умный, если - мой, ничего плохого не подумает!

А потом отступать уже было поздно. Вдвоем с Герасимом они истопили баню, в которую вошла и Катерина, прикрыв свою наготу, как легендарная Юдифь, длинными вьющимися волосами... Теперь же, распаренные, разомлевшие, сидели они за столом в сверкающей чистотой горнице и пили чай, говорили о чем-то незначительном и не сводили друг с друга глаз, - все ещё не верили нежданному счастью.

В этот вечер впервые в жизни побывала в бане Ольга. После ванн, бассейнов, а в походных условиях - ковшиков и тазиков, русская баня произвела на княжну огромное впечатление. Дядюшка Николя, сам любя и славя русскую парную, считал это удовольствие слишком грубым для юной аристократки.

В первый момент она задохнулась от пара, издающего ошеломляющий березовый дух и тысячами мелких иголок покалывающего кожу; не то, чтобы испугалась, но засомневалась в своей способности так же легко, как Глафира, сидеть на полке. Девушка подметила её нерешительность и улыбнулась.

- Пардон, мадемуазель, антр ну (Антр ну - между нами (франц.).), вы впервые в бане?

- Впервые, - пожаловалась Ольга, - вы уж, ма шер ами (Ма шер ами - моя дорогая подруга (франц.).), возьмите меня в ученицы.

- Это можно, - развеселилась Глаша. - Как насчет березового веничка, не забоитесь?

- А что им надо делать?

- Бить ученика.

Ольга дурачилась: она знала, что веником хлещутся, но оказалось, что это - целая наука. В то время как Глафира исхлестала её сильной, уверенной рукой селянки, что казалось неожиданным в этом хрупком на вид существе, Ольга никак не могла набрать нужную силу удара, так что даже Глаша на неё прикрикнула:

- Сильнее! Сильнее!

В конце концов, княжна так утомилась, что в предбаннике без сил упала на скамью.

- Не выпить ли нам на брудершафт холодного кваску? - предложила выскочившая за ней на минутку неутомимая Глаша.

- Видите ли, у меня - частые ангины, мне нельзя холодный, - начала было Ольга и вздрогнула от Глашиного хохота.

- Какие ангины? Было бы сердце здоровое, изгоним мы ваши ангины веничком. Веничком!

Ольга выстирала свои оба платья и теперь сидела за самоваром в белой офицерской рубахе из нательного белья Альфреда фон Раушенберга, найденного ею в многочисленных комодах брошенного дома. Эти рубахи частенько выручали её, закрывая ниже колен и выполняя роль то домашнего платья, то ночной сорочки.

Отец Глафиры ушел спать в предбанник, чтобы не "засоромыты дивчаток",а дивчатки, попив чаю, улеглись вдвоем на широкой перине и говорили, говорили. Ольга уже и забыла, когда она в последний раз спала на таких белоснежных, туго накрахмаленных простынях. Правда, дома на её постели простыни были легкие, тонкие, из дорогого полотна, но и эти, льняные, манили ко сну ничуть не меньше. Глаша все никак не могла наговориться, а Ольга из последних сил крепилась, чтобы тут же не упасть в благодатный, упоительный, сладкий сон.

- Как я тебе завидую, - тихо шептала Глаша, будто здесь, в ночи, кто-то ещё мог услышать её откровения. - Интересная жизнь, новые впечатления, среди мужчин. А здесь? Парней на войну позабирали, кого в белые, кого - в красные; молодые девки вековухами остаются. Что уж говорить о вдовах, те, по сравнению с нами, и вовсе старухами кажутся. Катерина, видела, какая пава? Уже четыре года одна. Да и на меня, ледащую, кто позарится? Бабы судачат, не больная ли я? Веришь ли, чего только ни ем никакого толку!

- Да у тебя замечательная фигура, - искренне удивилась Ольга. - Не о чем печалиться!

- Правда? - обрадовалась Глаша и тут же сникла. - Кто это оценит? Я бы уж давно отсюда уехала, но за отцом кто присмотрит, не бросишь же его одного?.. Знаешь, когда я училась в гимназии, за мной ухаживал один корнет...

Продолжения этой замечательной истории Ольга уже не слышала.

Утром Аренский обходил свою труппу, объявлял "боевую" готовность.

- Скорее уж, рабочую, - поправила Ольга, потягиваясь и зевая. Она ещё не совсем проснулась и совершенно серьезно опасалась, что никогда больше не выспится.

Василий украдкой охватил её взглядом, такую домашнюю и, наверное, теплую с этой ложбинкой между грудями в вороте офицерской рубахи.

Ольга перехватила его взгляд, покраснела, придержала рукой ворот и юркнула в хату, пообещав скоро прийти.