Дар кариатид

Фрау опустилась на скамью рядом с немцем в зеленом костюме и, мельком взглянув на узников, переключила интерес на холеную сероватую в крапинку собаку. Ее хозяин в свою очередь потрепал по пушистой белой мордочке карманную любимицу случайной попутчицы.

Поток иностранной речи захлестнул узников. Особенно часто мужчина и женщина повторяли слова «hund», «Рози» и «Мекен».

И каждый раз, услышав «Рози», белоснежная собачонка вздрагивала ушами и тыкалась мордочкой в грудь хозяйки.

Несколько раз в этой, по всей видимости, приятной беседе, немец произнес кличку своей лежавшей у его ног собаки, но она только лениво поводила ухом на каждое праздно брошенное «Конда».

Однообразные пейзиажи за окном, ухоженные, как будто с открытки, луга и леса, постепенно погружались в темноту.

Откинувшись на спинку скамейки, Нина задремала.

Спать было неудобно, но после казавшегося почему-то бесконечным дня сон пришел быстро.

Утром Нину разбудили голоса.

Сзади на лавочке завозились Надя и Павлик.

Фрау с карманной собачкой уже не было в вагоне.

Поезд замедлял ход.

— Schon gekommen, — поднялся немец в зеленом. — Geht heraus. (Приехали. Выходите).

Город, куда привезли узников, был тихим и светлым. Оборванные и обритые люди жалко и нелепо смотрелись на его по-мещански уютных улицах, утопавших в беззащитно-яркой и бесстыдно-нежной зелени.

Казалось, здесь не знают, не хотят знать о войне — такое разливалось умиротворение в утренних весенних лучах.

Шрайбер привёл узников в неприметное двухэтажное здание.

Ленивое мычание коров, скрытых от посторонних взглядов прохожих высокими заборами, смешивалось с щебетанием птиц, вернувшихся с юга на оттаявшие простора Германии.

На первом этаже в грязной столовой стояли невзрачные засаленные столы. Лесник знаками показал, чтобы узники усаживались за одним из них.

Женщина в несвежем белом халате быстро наполнила из десятилитровой кастрюли девять мисок. Лицо немки выражало тоску и раздражение, точно сам вид неуютной столовой портил ей настроение. Варево было невкусным и жидким. В нем плавали верхние листы капусты, кусочки брюквы, нечищеной картошки и даже попадались рыбьи головы. В помещении пахло испорченной рыбой, но узники не обращали внимания на запах. Миски вмиг опустели, и лесник жестом велел русским выходить на улицу.

У входа к немцу в зеленом подъехал на велосипеде рослый мальчик лет пятнадцати в таком же костюме — по-видимому, его ученик.

Солнышко уже успело оставить на его лице золотистые отметины. А в сочетании с увенчанной пером шляпой веснушки придавали мальчугану озорной вид. За плечом у ученика лесника болталось мелкокалиберное ружье. Мальчика сопровождал коричневый дог, дружелюбно поглядывавший на Конду. Не проявляла и она враждебности, из чего можно было сделать вывод, что собаки видят друг друга не в первый раз.

— Guten Tag, Herr Schreiber, — резко притормозил мальчик.

— Guten Morgen, Christof. Wieder mit Duglas? (Здравствуй, Кристоф. Опять с Дугласом?) — лесник ласково потрепал по холке дога, затем показал взглядом на узников и коротко приказал:

— Führe sie nach Berherberg. (Веди их в Берхерберг).

Лесник вынул из кармана связку ключей, и, открепив один из них, протянул его ученику.

— Gut, Herr Schreiber, — бойко, по-солдатски ответил мальчик.

Кристоф медленно ехал на велосипеде, показывая дорогу рукой. Время от времени он оглядывался: все ли узники следуют за ним?

Больная женщина часто останавливалась, задыхалась и кашляла, но старалась не отставать.

Путь в Берхерберг пролегал мимо черного замка, таинственного и манящего в своем мрачном великолепии. Казалось, из окон последнего четверного этажа, увенчанного готической крышей, могущественный чародей сверху вниз смотрит, как ведут узников. Чуть поодаль, за лугом, на зеркальной глади озера скользили черногусы. За лугом пролегала заросшая травой железнодорожная насыпь. Видно, по этим рельсам давно не ходили поезда.

У дороги зеленели в ряд пять рябин. Весной их нарождающиеся листья ажурно-изысканы, но предвещают уже позднюю горечь.

По другую сторону дороги из-за высокого забора доносилось многоголосное мычание. Рядом в небольшом строении с трубой размещался спиртзаводик.

Замок и прилегающие к нему чьи-то владения огибал небольшой лесок. Каждая веточка в нем цвела и пела о весне, и в легком зеленом ореоле чье-то черное пристанище уже не выглядело таким мрачным — просто таинственный замок из древних германских преданий.

Лес, через который пролегал путь на Берхерберг, казался игрушечным — так симметрично росли деревья, такими чистыми были лесные дорожки. Ни валежин, на сухих сломленных ветром веток — ни малейшего налета первозданности.

— Смотрите, белка! — заметил Илюшка на сосновой ветке рыжего зверька.

Кристоф обернулся и, увидев, куда направлены взгляды узников, понял, о чем они говорят.

— In diesem Wald gibt's viele Eichhörnchen, (В этом лесу много белок.)

Велосипед не спеша заскользил дальше по лесной дорожке и вскоре за соснами, дубами и березами показались несколько невысоких строений. Это и был посёлок Берхерберг.