Дарий Великий не в порядке

Сверхскопление Девы

Когда столько персов собираются в одном месте, их количество неизбежно достигает критической массы, и они начинают играть в «Грача».

На этот раз Бабу играл в одной команде с дядей Сохейлом, а папа – с дядей Джамшидом.

Я не мог понять, как можно играть в «Грача» столько, сколько играл Ардешир Бахрами.

Иногда я замечал, что он играет даже в постели, с самим собой: раскладывает карты на одеяле и придумывает ходы и ответные ходы воображаемых оппонентов и воображаемых товарищей по команде.

Я нашел местечко в уголке и наблюдал, как мужчины семейства Бахрами – и Стивен Келлнер – начинают делать ставки.

Как ему это удавалось?

Как он мог так легко и просто к ним присоединиться?

– Дариуш, – сказал Сухраб. – Ты подвис?

– А?

– Ты говоришь, что тебя иногда заклинивает. И ты думаешь о чем-то грустном.

– А. – Я сглотнул и потянул за завязки на толстовке. – Ничего особенного.

– Эй, слушай. – Сухраб поднял меня на ноги. – Я больше не позволю тебе подвисать. – Он повел меня к столу, за которым сидели Парвиз и Навид, сыновья дяди Сохейла. Парвизу было двадцать три, Навиду – двадцать один, и по возрасту они были мне ближе всех, если не считать Назгол, девятнадцатилетней назгул.

– Дариуш, – сказал Парвиз. Его голос был звучным и густым, как мягкое арахисовое масло. Акцент почти не проявлялся, только в резкости гласных и рисунке предложений, как будто во всем, что он произносил, таился вопрос. – Как так вышло, что ты никогда не рассказывал нам, что играешь в футбол?

– Ой. Э…

– Сухраб сказал, что ты здорово играешь.

Я изо всех сил сдерживал улыбку.

– Это правда. Вам надо посмотреть.

– Не так уж и здорово.

– Нет, здорово! Ты бы слышал, что сказал Али-Реза. Он так разозлился, говорил, мол, это нечестно, я никогда в жизни больше не стану играть против вас двоих.

Парвиз фыркнул:

– Ты все еще с ним играешь?

– Я думал, он переехал, – добавил Навид.

Голос Навида был глубоким, как у его матери. Он унаследовал ее изящные изогнутые губы и длинные темные ресницы Маму. У меня тоже бабушкины ресницы, из-за которых меня часто дразнят в школе.

Хотя, если честно, они мне нравятся.

Правда.

– Он собирался переезжать в Керман, – сказал Сухраб. – Но его отец потерял работу, и ему пришлось остаться тут.

По-моему, Али-Реза был полным дебилом, образцовым воплощением Бездушного Приверженца Господствующих Взглядов, но я все равно испытал к нему жалость.

Оказалось, что и у Али-Резы есть Проблемы по Отцовской Части.

Сухраб дал Парвизу и Навиду подробный отчет о нашей последней игре. Он представил меня в куда лучшем свете, чем было на самом деле, замалчивая пасы, которые я пропустил, и преувеличивая значение всех ударов, которые я отразил.

Становилось все сложнее сдерживать улыбку.

Я чувствовал себя трехметровым великаном.

– После игры Али-Реза никак не мог остановиться, все жаловался и жаловался. Мне Асгар рассказал. Али-Реза говорил, мол, да они в Америке даже в футбол-то не играют.

Сухраб положил руку мне на плечо. Перед приходом к нам он принял душ и все еще пах свежестью, пах мылом, чем-то наподобие розмарина. По моей спине разлилось тепло в том месте, где лежала его рука.

– Но это же не важно. Дариуш – тоже перс.

И я превратился в звездолет, несущийся на полной скорости.

Я весь сиял от гордости.

Навид с Парвизом решили, что, раз я был таким персом, пришло время и мне научиться играть в «Грача». Навид достал из кармана рубашки колоду карт движением, которым курильщик вынимает из кармана пачку сигарет, и начал раздавать.

Сухраб сел напротив меня и помог моим кузенам объяснить мне правила. Основы я уже знал, но на самом деле раньше никогда не пробовал играть.

– Все нормально, – сказал Сухраб. – Просто получай удовольствие.

Я взглянул на стол, за которым сидел отец. Он поймал мой взгляд и улыбнулся, будто бы одобряя то, чем я занимался.

Я стал беспокоиться, что по возвращении домой мне придется играть в «Грача» с ним.

Не уверен, что смогу на это пойти.

Сухраб начал делать ставки. Присущая нам телепатическая связь, благодаря которой мы так хорошо сыгрались в соккере/неамериканском футболе, помогала и в картах.

И это хорошо, потому что сам я играл довольно ужасно.

Но Сухраб ни разу не проявил раздражения или нетерпения. И даже Навид с Парвизом отнеслись к этому нормально. После каждого раунда они давали мне совет, как лучше было сыграть. Наверное, так медленно в «Грача» они еще никогда не играли.

Но большого значения это не имело. Нам было весело.

Когда спустилась ночь, я проводил Сухраба и его маму до дверей и попрощался со всеми, кто остался в гостиной. Там сидели дамы и попивали чай, разговаривая на фарси.

Маму встала с дивана и обняла меня на ночь.

Если бабушка и делала лучшие челоу-кебабы во всем Альфа-квадранте, они и близко не могли сравниться с ее объятиями. Они были самыми лучшими во всем Сверхскоплении Девы, в котором Галактика Млечный Путь была всего лишь малюсенькой крупицей.

Когда Маму обнимала меня, между ее рук открывалось целое новое измерение света и тепла.

Я вздохнул и тоже обнял Маму.