Дарий Великий не в порядке

Жаль, что не существовало способа собрать все ее объятия и увезти с собой в Портленд.

– Спокойной ночи, маман.

– Спокойной ночи, Маму. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, Дариуш-джан. – Она взяла мое лицо в свои руки. – Сладких снов.

Проходя по коридору, я заметил, что дверь в комнату Лале приоткрыта. Она свернулась клубочком в своей постели, совершенно лишенная сил из-за количества съеденного челоу-кебаба.

Я жалел, что папа играет в «Грача». Может, мне удалось бы убедить его посмотреть серию «Звездного пути». Чтобы только мы вдвоем.

Но папа нашел свое место, а я – свое. Даже если они оказались далековато друг от друга.

Как я уже говорил, норму нашего взаимодействия следовало тщательно откалибровать.

Я зашел в свою комнату и включил Танцующий Вентилятор. Дядя Сохейл по моей просьбе привез новые бутсы Сухраба. Они лежали в пакете. Маму оставила коробку на моей кровати. Я открыл ее: ярко-зеленые «адидасы» с тремя сверкающими белыми полосками на каждом. Такие новенькие, что могут ослепить Али-Резу и Хуссейна, когда Сухраб в следующий раз станет против них играть.

Идеальные.

Я хотел побежать к Сухрабу и сразу их подарить.

Хотел пойти на поле и сыграть.

Но потом я подумал о том, что он сказал – что ему было приятно со мной делиться, – и решил, что и мне, наверное, нужно подождать и подарить их чуть позже. В качестве подарка на прощание или чего-то вроде того.

– Что это? – спросила мама с порога.

– Дядя Сохейл выбрал бутсы. Я хочу подарить их Сухрабу. Ему нужны новые.

– Отличные бутсы.

– Да.

Мама присела рядом со мной и пробежалась пальцами по моим волосам.

– Ты хороший друг. Ты знал об этом?

– Спасибо.

– Мне нравится видеть вас вместе. Прямо как мы с Махваш, когда были помоложе.

– Да.

Мне нравилось быть другом Сухраба.

Нравился тот парень, в которого меня превратила дружба с Сухрабом.

– Ты же будешь скучать по Ирану, когда мы уедем?

– Да. – Я теребил завязки. – Думаю, буду.

Мама обняла меня одной рукой и пригнула мою голову, чтобы поцеловать в висок.

– Ты хорошо сегодня провел время?

– Прекрасно, – ответил я.

И это правда. Но к радости примешивалась и горечь. У меня было так мало времени.

Мне так хотелось остаться в Иране.

Хотелось ходить в школу вместе с Сухрабом, каждый день играть в соккер/неамериканский футбол, хотя, предполагаю, мне пришлось бы начать называть его просто футболом.

Жаль, что я не родился в Йезде. Что не вырос рядом с Сухрабом, Асгаром и даже Али-Резой или Хуссейном.

Дело в том, что у меня никогда не было такого друга, как Сухраб. Который бы понимал меня, не прикладывая усилий. Который понимал, что значит залипнуть на чем-то, потому что тебя выбила из колеи какая-нибудь мелочь.

Может быть, место Сухраба тоже пустовало.

Вполне возможно.

Я не хотел домой.

И не знал, что буду делать, когда придет пора прощаться.

Эпоха Бахрами

– Волос у тебя многовато, Дариуш.

– М-м…

Бабу явно слишком много времени проводит со Стивеном Келлнером.

Он пытался надеть белую шапочку поверх моих темных персидских кудрей, но та постоянно соскакивала вниз.

– Фариба-ханум! – Он крикнул через коридор Маму, чтобы она что-то ему принесла, но я не распознал слова.

Маму появилась в дверях моей спальни и улыбнулась тому, как криво сидит шапочка у меня на голове.

– Вот, дорогой. – Она сунула в рот три заколки, убрала волосы под шапочку и аккуратно ее приколола, чтобы вся конструкция крепче держалась.

– Отлично.

– Мерси, – сказал я.

Маму сжала мои щеки ладонями со словами: «Ты такой красивый!» – и ушла.

Бабу взял меня за плечи и осмотрел с ног до головы. На мне были белая рубашка, которую они с Маму подарили мне на Навруз, и единственная моя пара классических брюк цвета хаки.

Они были того же цвета, что стены домов в Йезде. Я подозревал, что сольюсь со зданиями и всем будет казаться, что над землей парит только моя голова.

Бабу потянул за мой воротник и расправил его.

– Ты очень хорошо выглядишь, Дариуш-джан.

– Э… Спасибо.

При этом я не очень хорошо себя чувствовал.

По ощущениям, я прибыл в отдаленный уголок Вселенной с секретной миссией и работаю под прикрытием с целью проникнуть в другую культуру и вести наблюдения, не нарушая при этом Главной Директивы.

Я чувствовал себя актером, исполняющим роль хорошего внука-зороастрийца.

Я чувствовал себя туристом.

Но Бабу еще немного повозился с моим головным убором, хотя Маму уже его закрепила. Иногда он смотрел прямо мне в глаза, как будто ища чего-то и, возможно, думая – чисто гипотетически, – что в конечном счете это нечто во мне изначально есть.

Бабу напевал что-то себе под нос, разглаживая швы у меня на плечах, а потом его руки так и остались лежать на них.

– Я рад, что ты здесь и все сам увидишь, Дариуш-джан.

Может быть, не таким уж я был туристом.

Может быть, этот опыт мы сможем разделить с Бабу. Будет что-то вроде нашего с ним «Звездного пути».

Возможно, так и будет.

– Я тоже рад.

Аташкадех – это зороастрийский храм огня в Йезде.

В нем службы проводятся не каждую неделю, как в мечети или протестантской церкви. В него пускают только по особым праздникам.

Но внутри этого храма всегда горит священный огонь.