Дарий Великий заслуживает большего

Вот как работает депрессия. Она похожа на сверхмассивную черную дыру, разверзшуюся между твоим самоощущением – и тем, каков ты в действительности. Депрессия заставляет человека воспринимать себя сквозь гравитационную линзу собственных недостатков

– Эй, ну ты чего?

– Прости.

– И еще было бы здорово, если бы ты пореже просил прощения. – Ладонь Лэндона легла мне на щеку. – Будь моя воля, я бы залез к тебе в голову и вытащил оттуда всю депрессию. Чтобы ты стал счастливым.

Я накрыл его руку своей.

– Но я счастлив. Просто в депрессии.

Депрессия была частью меня. Точно так же, как ориентация.

Частью – но не всем моим существом.

Лэндон прикусил губу.

– Я не понимаю.

– Это…

Я подумал о папе и его депрессивном эпизоде.

И о Сухрабе, который подозревал, что у него тоже депрессия.

А еще, что иногда признаться в том, что у тебя депрессия, – все равно что совершить каминг-аут.

– То, что я в депрессии, не значит, что я не могу быть счастлив. Представь, что счастье – это один цвет. А депрессия – другой. Ты можешь нарисовать картину в цветах счастья, а потом по контуру обвести депрессией.

Лэндон медленно провел указательным пальцем по моей переносице. Я чуть задрожал.

– Как скажешь.

– Это правда.

Его большой палец прижался к моей нижней губе, потом скользнул на подбородок.

– Прости, что не смог прийти на матч.

– Мы все равно проиграли.

– Эй.

– Ничего страшного.

Палец Лэндона переместился на ключицы; он поглаживал меня, словно перышком, и кожа покрывалась мурашками.

– Скоро школьный бал.

Я тяжело сглотнул. Сердце глухо стучало в груди.

– Ага, – сдавленно ответил я.

– И…

– И?

– Ты не думал, что нам… стоит пойти вместе?

– Хм.

Признаться, такая мысль мне в голову не приходила.

Как пригласить парня на школьный бал?

Как вообще приглашают на школьный бал?

– Ничего себе, – выдохнул Лэндон и начал отодвигаться, но я его остановил.

– Погоди. Я просто никогда раньше не ходил на танцы.

– Никогда?

– На школьные – нет. Мой опыт ограничивается персидскими праздниками с песнями и танцами. Но это совсем другое дело.

Лэндон хихикнул.

– В общем… Я даже не думал, что можно пойти на школьный бал.

– А теперь?

По ощущениям, лицо у меня горело, как термоядерный реактор.

– Ты пойдешь со мной на бал?

Проводив Лэндона, я устроился на диване в гостиной с новой книгой по американской литературе. На этот раз нам задали «Шоколадную войну» Кормье, которая разочаровала меня еще сильнее, чем «Над пропастью во ржи».

Нужно было написать эссе о «темах», которые затрагивает автор, и пока у меня получилось сформулировать только одну: «люди ужасны, а хулиганы всегда побеждают».

Зевнув, я сунул в книгу закладку и пошел заварить себе чашку матча. До конца оставалось еще пятьдесят страниц, и, чтобы их осилить, мне срочно требовалось взбодриться.

– А ты сможешь уснуть, если столько выпьешь? – спросила бабуля, увидев, как я просеиваю в чашку изумрудный порошок.

– Без него я точно усну.

– Вода еще есть?

– Да.

Бабуля заварила себе гэммайтя, пока я взбивал венчиком матча. Я применил метод М, которому обучил меня мистер Эдвардс, то есть совершал бамбуковым венчиком тясэном М-образные движения, чтобы добиться пышной пены. Впрочем, иногда я обметал стенки чаши, чтобы захватить частицы порошка, которые мог пропустить.

Когда я закончил, диван уже заняли бабушки, каждая со своим айпадом. Они играли в игру, где нужно выстроить три одинаковых шарика в ряд, чтобы от них избавиться. Я взял книжку и сел в кресло, вытянув ноги.

В Йезде, у Маму и Бабу, мы болтали целыми днями. А еще пили чай, ели сладости и делились семейными историями.

Но в нашей гостиной стояла тишина, нарушаемая лишь музыкой из бабулиной игры.

Я нашел место, на котором остановился, но успел прочитать только один абзац, прежде чем бабушка вдруг спросила, не отрываясь от айпада:

– О чем вы разговаривали с Лэндоном?

– А? – удивленно моргнул я.

– У тебя в комнате.

Я покраснел.

Да, мы ничем предосудительным не занимались, но я все равно почувствовал укол стыда.

С чего бы?

– Да просто болтали. О школьном бале.

– Он уже скоро? – спросила бабуля.

– Да. – Я опустил глаза в книгу. – Мы собираемся пойти вместе.

– Правда? И в школе не возражают?

– Да нет.

Бабушкино лицо приобрело задумчивое выражение.

– Вот так просто?

– А что?

Она заблокировала айпад и посмотрела на бабулю. А потом сказала:

– Когда мы учились в школе, парни даже помыслить не могли о том, чтобы вместе пойти на танцы. Нам повезло, что мы поженились задолго до того, как Линда совершила каминг-аут.

Бабуля похлопала бабушку по руке.

– Иногда я боялась, что нам придется расторгнуть брак из-за того, что я начала переход. Но сейчас… – Она на миг поджала губы. – Вы с Лэндоном можете спокойно ходить по улицам, держась за руки.

– Хм.

– Твоя бабушка хочет сказать, – взяла слово Мелани Келлнер, – что сейчас на подобные вещи смотрят гораздо проще. В отличие от нас, вам не приходится бороться за то, чтобы общество вас приняло.

Я озадаченно моргнул.

В иные дни мне казалось, я только и делаю, что борюсь за то, чтобы меня приняли. С моей депрессией. С моей национальностью. С моей ориентацией.

Но я не мог сказать об этом бабушкам.