Дарий Великий заслуживает большего

– Я знала, что у твоих родителей в колледже были трансгендерные друзья. И все равно признаться им было непросто.

– Но почему? Они плохо это восприняли?

Бабуля покачала головой.

– Нет. К тому же у них было столько забот с тобой, что они вряд ли много об этом думали. Ты тогда только родился.

Я кивнул.

– Помню, твоя мама постоянно спрашивала, что теперь делать с фотографиями. С их свадьбы, с твоего рождения. Но потом привыкла. И Стивен привык. Думаю, они примирились с этой новостью быстрее, чем Мелани.

Бабушка откашлялась, бабуля снова покачала головой и начала складывать рис в пластиковый пакет.

Прежде бабушки никогда не говорили при мне о бабулином каминг-ауте.

И теперь я жадно ловил каждое слово.

– В смысле?

Бабушка смерила меня долгим взглядом, потом повернулась к бабуле, которая как раз достала из холодильника два контейнера с сабзи.

– Только то, что люди подчас умеют удивить, – сказала она, поставила сабзи на стол и положила руку бабушке на плечо. – И что порой нам остается лишь довериться им и надеяться, что в конце концов все будет хорошо.

На кухню заглянула мама.

– Стивен позвонил. Его самолет только что приземлился.

– Мы тут сами справимся. Поезжай за ним, – сказала бабушка.

– Спасибо. Тогда увидимся дома?

– Конечно.

Мама поцеловала меня.

– Я возьму Лале с собой, а то она уже с ног валится.

– Хорошо. Люблю тебя.

– И я тебя.

Сумки с едой мы с Лэндоном погрузили в багажник бабулиной «камри».

– Заглянешь к нам? – спросил я.

– Сегодня не могу.

– Понятно.

– С тобой все будет хорошо?

– Да.

Лэндон сжал мою руку.

– Мне кажется, сейчас тебе лучше побыть с семьей.

Бабуля включила радио, но убавила звук до минимума. Низкий меланхоличный голос диктора, который неразборчиво бубнил новости, действовал успокаивающе.

Лэндон посмотрел на меня и грустно улыбнулся.

А потом положил руку мне на ногу, близко к внутренней стороне бедра.

Я уставился на его пальцы, белевшие на гладкой серой ткани моих брюк. Мизинец скользил по шву: туда-сюда, туда-сюда.

У меня вспыхнули уши.

А внутри снова заворочалось гадкое чувство.

Я хотел сказать Лэндону, чтобы он прекратил, но не мог.

Он ведь был так терпелив со мной сегодня, а значит, я тоже должен проявить терпение.

Но я не хотел, чтобы у меня случилась эрекция на заднем сиденье бабулиной машины.

Так что я осторожно убрал руку Лэндона с моей ноги и переплел с ним пальцы.

Лэндон покосился на меня так, словно был слегка раздосадован.

Или разочарован.

И гадкое чувство опять напомнило о себе. Я словно хотел, чтобы Лэндон оставил меня в покое.

Это ведь нормально.

Так?

Даже с учетом того, что сначала мы закончили наводить порядок в Персидском культурном центре и подбросили Лэндона до дома, мы все равно вернулись раньше мамы с папой.

Я включил чайник, задав температуру семьдесят четыре градуса, чтобы заварить лунцзин, и пошел к себе в комнату, чтобы снять Персидский Повседневный Наряд.

Я до сих пор ощущал странное покалывание там, где в опасной близости от моего пениса лежала рука Лэндона.

Внизу прогремела гаражная дверь. Я покачал головой, переоделся в чистое белье и спортивные штаны.

И выждал минуту, прежде чем спуститься вниз.

Мама стояла у двери – держала ее открытой для папы. Она что-то сказала ему негромко, а он рассмеялся, прошептал что-то в ответ ей на ухо и наконец заметил меня.

– А вот и ты. – Папа заключил меня в Объятия Двенадцатого Уровня.

Не помню, когда в последний раз папа обнимал меня так крепко и так долго. Его борода щекотала мне щеки. Она переросла колючую фазу и стала если не мягкой, то хотя бы терпимой.

Раньше папа никогда не носил бороду. Она была темнее его песочных волос, почти светло-коричневой, и неровной в уголках рта.

Я почувствовал на щеках что-то мокрое, но ничего не сказал.

Я просто не знал как. Вместо этого я пробормотал:

– Как же я рад, что ты приехал, – и обнял папу так сильно, как только мог, едва его не задушив. Папа похлопал меня по спине и, задержав руку на затылке, поцеловал в лоб.

– Простите, что опоздал.

– Ничего. Главное, что все-таки приехал.

Мама с папой зашли в дом; Лале следовала за ними по пятам, на ходу рассказывая папе обо всем, что он пропустил, включая – цитирую – «мико прогрессии мисс Хоун».

Папа озадаченно поглядел на маму, потом на меня.

– Микроагрессию, – шепотом объяснил я и выскользнул в гараж, чтобы забрать папин чемодан из машины.

Пришлось попотеть: чемодан зацепился за резиновую кромку багажника и упорно отказывался вылезать. Обычно папа укладывал вещи очень аккуратно, но в этот раз чемодан распух, словно он побросал все кое-как и утрамбовал вместо того, чтобы сложить ровными рядами.

Поставив громоздкий чемодан на колесики, я достал второй, поменьше, а потом поднял кожаную сумку для документов с логотипом «Келлнер и Ньютон» с коврика перед пассажирским сиденьем.

– Ты голоден? – спросила у отца мама. – У нас там осталось немного кебабов.

«Немного» было, мягко говоря, преуменьшением.

Еды, которую мы привезли из Культурного центра, хватило бы на то, чтобы накормить целую сборную Чейпел-Хилл по соккеру.