Я ответила, что здесь, на исповеди у отца Варсонофия, в дальней комнате. А ведь я ничего Батюшке не говорила ни о Таисии, ни о ее детях. Тем более он, конечно, не знал о нашем приезде в Лавру.
Батюшка забрал меня в свою маленькую келью, и я все ему рассказала, а он благословил, чтобы Таисия причащалась каждые две недели. Я пожаловалась Батюшке, что отцы против крещения детей. «Нечего спрашивать никаких отцов! Немедленно крестить! И через две недели доложить о крещении!»
Когда Таисия поделилась со мной подробностями своей встречи с игуменом Варсонофием, я услышала, что он ей точно так же благословил немедленно крестить детей и причащаться каждые две недели.
И вот началась у нас новая жизнь. Помню, как приехала к ним на «Бабушкинскую» в большую четырехкомнатную квартиру, где какая-то мебель была, кажется, только на кухне. Вся кухня была залита морковным соком — все пятеро детей занимались делом: отжимали в соковыжималке морковный сок для мамы. А мама лежала в комнате. Она, пока могла еще добираться до храма, приезжала каждые две недели на «Новослободскую», где в правом хоре Пименовского храма пел ее крестный Витя Дорофеев. А в левом тогда пела я. Там мы и покрестили двух ее самых маленьких детей. А трех старших — в Отрадном, у отца Валериана Кречетова. Никто не спрашивал ни о каких отцах. И мы с Юрием стали крестными у старших.
Он-то оказался крестным у всех пятерых.
А вскоре силы совсем покинули ее, и тогда она потребовала, чтобы каждые две недели мы привозили батюшку к ней домой. Прекрасные священники Пименовского храма, увидев, как она живет, даже обижались, если мы предлагали им деньги за труды.
Приближалось лето. И вот в конце мая архимандрит Наум благословил нам снять в Подмосковье дачу, где бы она могла дышать свежим воздухом, а нам по очереди быть около нее.
Нечего и говорить, что денег на это у нас совсем не было, да и разве в конце мая можно найти что-нибудь приличное, да еще поблизости? И кто согласится поселить у себя такого больного человека? Но все получилось. Каким-то чудом Серафима Шленова нашла недорогую дачу в Ильинском, в сосновом лесу, места там всем хватило, а ей с мужем хватило денег за эту дачу расплатиться. Серафима жила там с Таисией постоянно, а мы с Юрием приезжали туда по очереди. Время от времени появлялись у мамы старшие дети, наши крестники, когда им удавалось отпроситься у отца. Мы все были у Таисии санитарами и чтецами. Она уже почти не ходила и заставляла нас читать ей акафисты вслух и молитвенное правило.
А отец Димитрий попросил своего друга, отца Владимира Воробьева, который тем летом часто приезжал в Ильинское к своим духовным чадам — они жили большой семьей на соседней улице, — чтобы он навещал Таисию, исповедовал ее и причащал. И отец Владимир приходил к ней несколько раз, и всякий раз это были огромные исповеди по четыре часа.
Мы тогда еще понемногу гуляли с ней вокруг нашей чудесной дачи, а по вечерам перевязывали рану, которая была у нее вместо груди. Она все переживала, что не может переодеться, — все носила брюки, пыталась скрыть свою страшную худобу. Ноги у нее были уже тоненькие, как руки, а руки совсем прозрачные.
Тогда она рассказала мне свой сон — ей приснилось, что отец Димитрий и отец Владимир собираются вдвоем ее крестить. А она-то — в брюках, и понимает во сне: надо бы переодеться. В комнате, за дверью которой батюшки ее уже ждут, стоит большой сундук с чужой одеждой. И вот она второпях примеряет платье за платьем, и все это невозможно носить. Все ей совершенно не подходит, и она понимает, что креститься надо в своей одежде. Надевает свои старые штаны и идет креститься к двум своим батюшкам.
А в июле она попросила меня разыскать отца Варсонофия, чтобы именно он ее пособоровал. Я нашла его в Лавре, и он сразу согласился нас навестить, даже как-то радостно: «Я, — говорит, — сейчас уезжаю в отпуск, и через месяц у меня будет единственный день, последний день отпуска, когда я смогу к вам приехать, перед тем как выходить на послушание. Давай с тобой встретимся на Ярославском вокзале в подземном переходе и поедем на вашу дачу».
Никаких сотовых телефонов тогда еще не было и в помине. Через месяц в назначенный день в условленное время с утра мы встретились с батюшкой. Он уже ждал меня, в обычном сером мешковатом костюме, с чемоданчиком, в котором было облачение и все нужное для соборования. И вот мы идем по деревенской улице в Ильинском, среди сосен и красивых деревянных домиков.
— А ты была когда-нибудь в Пюхтицах?
— Нет, — отвечаю, — ни разу не была.
— А ведь у вас тут, как в Пюхтицах.
А потом он увидел всю нашу компанию — мы же все собрались его встречать, услышал чтение акафиста возле постели Таисии:
— Да здесь у вас совсем как в монастыре! Это был день памяти великомученика Пантелеимона.