Дарители

— …когда-то в этой квартире произошло страшное преступление. Гражданин N был убит граненой вазой после очередного отказа выбросить мусор и починить водопроводный кран!.. И до сего дня синее стекло хранит тепло обагрившей его невинной крови!.. — Наташа произносит это с замогильным подвыванием, потом начинает смеяться — хорошо и искренне. — Вит, это уж слишком, тебе не кажется?

Я тоже смеюсь, но мне совсем не смешно, и Наташа чувствует это.

— Впрочем, твои варианты легко проверить… я и сама хочу знать, что именно… Дай мне какую-нибудь вещь, которая, как ты точно знаешь, ни в чем таком не замешана.

— А не хватит на сегодня?

— Ну ладно, — ее голос становится немного расстроенным, хотя Наташа старается говорить абсолютно равнодушно. Я снова смотрю на рисунок, потом на вазу, потом вздыхаю и отправляюсь рыться в своих вещах. Даю Наташе губную помаду, которую купила не так давно. Обычная недорогая помада цвета «кофе с молоком», на четверть стертая. Уж что помадой-то сделаешь? По голове не огреешь. Никаких увечий не нанесешь.

— Попробуй вот это.

Наташа смеется и забирает помаду.

— Это просто.

Но оказывается, что это отнюдь не просто. Когда по прошествии некоторого времени, для меня заполненного таким же напряжением, как и в прошлый раз, Наташа протягивает мне новый рисунок, я понимаю, что не ошиблась. Рисунок, как и предыдущий, сделан мастерски. Прозрачный колпачок снят и лежит небрежно. Столбик помады выдвинут на всю длину, чуть поблескивает влажно… «кофе с молоком». Помаду поставили поспешно — сразу же как только подкрасили губы… мертвые губы… холодные, липкие… Я с отвращением отталкиваю рисунок. Наташа молча смотрит на него, потом на меня и отходит к окну. Через несколько минут она решительно говорит:

— Я попробую еще раз.

Снова шуршание карандаша, щелкают часы, стрелка режет время на порционные куски… карие глаза расстроены, но спокойны и внимательны. Приносит новый рисунок. Этот выглядит получше — помадой, похоже, только что всего-навсего написали какую-то препохабнейшую надпись.

— В общем, все ясно, — подводит Наташа итог. Мне ничего не ясно, но я молчу, а она деловито собирает свои рисовальные принадлежности в пакет. — Все, на сегодня хватит! Может, пообедаем? Уже третий час.

— Как ты себя ощущаешь?

— Разочарованной, — она улыбается немного печально, сгребает рисунки и бросает их на шкафчик, потом относит туда же вазу, которую я невольно провожаю взглядом. — Но все равно… хоть поработала немного. Сходишь со мной за пивом?

За пивом, так за пивом. Идем. Тепло, люди мимо — много людей, нехоженые тропы для Наташи… наблюдаю. Ничего. Нормально. Идти недалеко — через двор от нашего. Липы едва слышно шелестят под ветерком, на асфальте в лоскуте солнечного света спят пыльные кошки. На железном столбике указатель с надписью в два ряда: «Парикма — херская». Наташа фыркает: «Настолько плохо стригут?». Полуподвальный гастрономчик под пышным названием «Капелла». Пиво — бутылки звякают в мешке, запотевшие, холодные. Идем домой. Наблюдаю. Все нормально. Вот и наш дом, лестница, дверь, оббитая черным потертым дерматином. Я поворачиваю ключ в замке, осторожно открываю дверь и на мгновение застываю на пороге. Каждый раз, когда мы возвращаемся, мне кажется, что в квартире кто-то есть и сейчас бесшумно выйдет из комнаты, улыбнется слегка, удовлетворенно…

Почему кто-то? Вполне определенный человек…

…но в квартире никого нет.

За обещающе поблескивающими бутылками пива с грохотом и лязгом захлопывается дверца древнего «Донбасса». На кухне свежий запах капусты и огурцов. Наташа деловито стучит ножом — готовит салат, ворчит из-за того, что вчера забыла купить яблок. На зеленое густой белой волной стелется майонез. В кастрюле булькает суп, выпуская из-под крышки ароматный и сытный парок, в масле шипят сосиски с разрезанными кончиками, растопырившимися в разные стороны, и тут же подрумянивается картошка. Играет «Машина времени». Все нормально. Девчонки готовят себе обед. Девчонки как девчонки. Нож у Наташи широкий, блестящий… Паранойя.

После обеда сидим на балконе и пьем пиво, слушаем музыку, отмахиваясь от сизых облачков сигаретного дыма — ветер в нашу сторону, и дым упорно ползет в комнату. Разговариваем. Вначале разговор не клеится, но потом я даже не успеваю заметить момент, когда это происходит, — появляется непринужденность, слова приятно плещутся вокруг, как прогретая солнцем вода. Иногда толкаем друг друга, хихикаем, словно две семиклассницы, удравшие с урока физики. Говорим не о том, что случилось недавно, а о том, что было давным-давно, когда мы еще не были знакомы. Вспоминаются смешные истории, вспоминаются друзья — сегодня не с болью, а с какой-то тихой осенней печалью.