Я почистил зубы и вернулся в спальню. Чтобы продлить ее сон, я задернул шторы и в комнате снова воцарился мрак. Как и внутри меня. Опять расползалась темнота, понемногу захватывая мои внутренности и покрывая их коркой льда. Потому что ничего не чувствовать легче, чем переживать агонию от того, что теряю ту, которая за каких-то несколько недель стала мне настолько близка. Я лег под одеяло и прижал Айви к себе. Прикоснулся губами к ее волосам, наслаждаясь потоком воздуха от ее дыхания на своей обнаженной груди. Зажмурился и затаил дыхание, втянув ее запах, как будто таким образом я мог сохранить его у себя в носу навечно. А потом не сдержался.
– Останься, не уезжай, – прошептал я едва слышно, когда в полной мере осознал, что буду чувствовать, когда не смогу видеть ее каждый день. Когда не смогу вообще присутствовать в ее жизни. Защищать, помогать, оберегать. А когда представил себе, что рано или поздно появится мужик, который будет ласкать это тело, готов был заорать во все горло, словно раненный зверь. Тогда я осознал, что начал испытывать то, что запрещал себе столько лет. – Пожалуйста, детка, – прошептал я снова, – останься со мной.
Размеренное дыхание Айви обжигало мою кожу, а нежная ручка обняла и нежно погладила лопатку. Я вздрогнул от этого касания. Айви подвинулась ближе и зарылась лицом мне в шею.
– Я должна, – ответила она так же тихо.
Я замер. Был уверен, что она крепко спит после снотворного. Но даже хреновы таблетки были не способны заставить ее провалиться в небытие. Я прижал ее к себе крепче, но так, чтобы не причинить боли. Я был готов разрыдаться, как пацан, только бы это заставило ее остаться. Но я прекрасно знал, что ничто уже не заставит ее изменить своего решения. Поэтому наслаждался нашими последними днями вместе. Мы ни разу не занялись сексом. Но каждую ночь и каждый день обнимались. Я держал ее в своих руках так часто, как она позволяла. Если я не работал, а Айви не ела или не была в душе, она всегда сидела у меня на коленях или лежала, заключенная в кольцо моих жадных рук. Будет дуростью думать, что я не заводился от ее близости, но подавлял в себе возбуждение, потому что тогда казалось неправильным демонстрировать ей, как она влияет на мое тело и разум. В тот момент я хотел ей подарить всю нежность, которая была в моем жестоком теле, весь трепет, который я хотел растратить на нее одну, чтобы после ее ухода у меня не осталось ни грамма этих чувств. Только моя малышка заслуживала этого отношения. До появления в моей жизни Айви я считал, что все женщины продажные твари, но оказалось, что во всем мире сыскалась одна-единственная, к ногам которой я хотел положить этот мир, но она в нем не нуждалась.
Через неделю мы лежали на кровати, пока по телевизору шел какой-то странный фильм, названия которого я даже не запомнил. Да и не смотрел я его толком. Все мое внимание было приковано к Айви. Она поедала попкорн и внимательно следила за событиями на экране, а мой взгляд не отрывался от нее. Я впитывал каждый ее жест. Взмах руки, когда она подносила ко рту попкорн, наклон головы, когда на экране было что-то интересное, расширенные глаза и приоткрытые пухлые губы. Единственное, чего мне не хватало – это светлых волос. Черная копна шла Айви, но не отражала ее внутреннюю суть. Как будто кто-то закрасил солнце черным фломастером.
Мы легли спать далеко за полночь. Айви в привычной уже манере прижалась к моему телу и вздохнула. Я лежал и перебирал ее волосы, подавляя в себе желание, потому что изящная ручка, нежно перебирающая волоски на моей груди, пробуждала то, что я так сильно пытался погасить. А потом внезапно она прижалась поцелуем к моей груди и задержалась так. Я перестал дышать и сердце как будто пропустило несколько ударов. Я зажмурился, чтобы не сделать того, что было так неуместно. Но Айви на этом не остановилась. Она оторвалась и снова прижалась приоткрытыми губами к коже, потом провела ими выше по шее, и моя кожа покрылась мурашками.
– Айви, пожалуйста, – прохрипел я. – Ты меня убиваешь.
– Ш-ш-ш, – ответила она, толкая меня на спину и седлая.