Дарвиния

Несколько дней назад Кек принес одного из этих существ к костру. Тело размером с большой палец рослого мужчины, десять мощных длинных ног, жвала, напоминающие стальные хирургические инструменты. Лучше не вспоминать.

Диггс поскользнулся на невидимом черепе и, вскрикнув, покатился вниз, к рыхлому гнезду. Гилфорд успел ухватить его за руку и втащить обратно.

Когда они добрались до противоположной стороны мусорной кучи, небо уже заметно посветлело. Это было не к лучшему – партизаны могли сообразить, что у них под ногами. Впрочем, тогда им пришлось бы передвигаться по узкому гребню мусорной кучи: либо вдоль стены ущелья, как поступили члены экспедиции, либо по берегу ручья. В любом случае это сделало бы их более легкими мишенями.

– Растянитесь в цепь сразу за этими деревьями, – указал Том Комптон. – Перезарядите оружие. Стреляйте в любого, кто будет крутиться поблизости, только дождитесь момента, чтобы бить наверняка.

Но партизаны были слишком увлечены погоней, чтобы смотреть под ноги. Гилфорд видел, как они один за другим выходят из тумана на то, что, должно быть, сочли каменистым уступом или мшистым пятачком. Он насчитал семерых, вооруженных армейскими винтовками, но не в мундирах, если не считать высоких сапог и мягких фетровых шляп. Они самодовольно ухмылялись.

И сапоги защитили их – во всяком случае на некоторое время. Тот, что шел первым, успел преодолеть три четверти поляны, прежде чем опустил глаза и увидел кишащих у него под ногами насекомых. Самодовольная ухмылка слетела с его лица, в расширившихся глазах забрезжило понимание. Он развернулся, но бежать было уже невозможно: насекомые крепко цеплялись друг за друга, образуя живые мохнатые канаты, чтобы оплести его ноги.

Он потерял равновесие и с криком полетел наземь. А в следующий миг исчез под шевелящимся покровом, как и один из тех, кто шел следом за ним.

– Огонь по оставшимся, – приказал Том. – Живо.

Гилфорд стрелял так же торопливо, как и остальные, но чаще в цель попадали пули следопыта. Еще трое партизан упали; остальные, услышав вопли товарищей, развернулись и бросились бежать.

К счастью, крики продолжались недолго. Тело того, что шел первым, парализованное ядом, неестественно выгнулось, словно поднялся над водой нос тонущего корабля. В просветах между черными насекомыми уже местами блестели кости. И вот человек целиком исчез под шевелящейся влажной массой.

Гилфорд смотрел как завороженный. Партизаны станут частью мусорной кучи, думал он. Сколько времени пройдет, прежде чем их ребра и черепа окажутся выброшены наружу, как обломки кораллов на морской берег? Часы, дни?

Его затошнило.

– Гилфорд, – прозвучал рядом лихорадочный шепот Кека.

Из бедра топографа ручьем текла кровь.

«Надо его перевязать, – подумал Гилфорд. – Унять кровь. Где же у нас аптечка?»

Но Кек хотел сказать не это.

– Гилфорд! – Широко распахнутые глаза, искаженное гримасой лицо. – Твоя нога!

По сапогу кто-то полз.

Наверное, насекомое выбросили из гнезда партизаны, когда бились в агонии. Оно взобралось по голенищу, прежде чем Гилфорд успел среагировать, и вонзило жвала в его ногу, прокусив штанину.

Он ахнул и пошатнулся. Кек подхватил его под мышки. Салливан рукоятью пистолета отшвырнул насекомое, а Кек раздавил каблуком.

– Вот же черт… – тихо произнес Гилфорд.

Потом яд достиг артерии, под кожей разлилось жидкое пламя, и он потерял сознание.

Интерлюдия

Это случилось ближе к Концу Времен, когда Галактика схлопнулась, превратившись в собственную сингулярность, – в ту пору, когда звезд было мало и они были бесплодными, а галактики разошлись так далеко друг от друга, что даже возмущения в поле Хиггса не распространялись мгновенно.

Во всех остальных уголках Вселенной голоса галактических ноосфер неуклонно ослабевали по мере того, как обитатели смирялись с неизбежностью распада либо лихорадочно возводили бескрайние эпигалактические редуты, крепости, которые должны были выдержать как сладкоголосые песни черных дыр, так и остывание Вселенной. Со временем, когда белые карлики и даже нейтронные звезды выдохнутся и умрут, эти оплоты космического Разума останутся единственными островками когерентной материи.

Миновала триллионолетняя осень. Ноосферы, огромные структуры, содержавшие в себе остатки планетных цивилизаций, на протяжении многих эпох плавали меж остывших звезд спиральных рукавов Галактики. За это время они еще больше усложнились и сегментировались, встречаясь друг с другом раз в миллион лет, чтобы обменяться накопленным знанием и создать гибридных отпрысков, метакультуры, встроенные в новорожденные ноосферы, по плотности сопоставимые с нейтронными звездами. Они перемещались в космосе вдоль линий возмущения поля Хиггса, рассылая позывные на весь свой горизонт событий, выпевая свои имена. Все они были близко знакомы друг с другом. Войн не случалось уже бесконечное количество эпох – с момента самоуничтожения Фиолетовой империи, последней из Биотических префектур, 10⁹ лет назад.

Но осень подходила к концу, и надвигалась суровая галактическая зима.