Дарвиния

Всю вторую половину дня шел снег, и теперь факел Салливана бросал дрожащие отсветы на девственно-белый проспект. Когда расколотые мостовые и растрескавшиеся стены укутаны снежным покровом, город кажется покинутым лишь на время. Все здания совершенно одинаковы, пусть и находятся на различных стадиях обветшания; они построены из огромных нешлифованных гранитных блоков, уложенных друг на друга без применения цемента. Эти блоки имеют правильную квадратную форму со стороной приблизительно десять футов. Сами здания тоже квадратные, они сгруппированы в квадраты по четыре штуки, как будто их расставлял очень старательный, но начисто лишенный воображения ребенок.

В дверных проемах, возможно, когда-то имелись деревянные двери, но даже если они и существовали, то давным-давно истлели. Проемы имеют высоту приблизительно в два человеческих роста, а ширину в несколько раз больше размаха плеч, но это, по утверждению Салливана, ничего не говорит об изначальных обитателях: двери храмов больше дверей землянок, но сквозь них проходят одни и те же люди. И тем не менее это наводит на мысли о расе каких-то приземистых гигантов – о преадамической, допотопной расе.

Чтобы наши двенадцать пойманных змей не разбежались из загона, мы обнесли его грубой изгородью из минаретного дерева. Обычно животные ведут себя относительно тихо, если не считать постоянной отрыжки и скулежа. Сегодня же шум был практически беспрерывным, этакий коллективный стон, и мы обнаружили его источник под полуобрушенным каменным карнизом.

Одна из змей рожала.

Вернее, откладывала яйца – мы увидели это, подойдя ближе. Они мерцающими гроздьями вылезали из раздутого брюха, каждое размером с небольшой грейпфрут, пока вся их дымящаяся студенистая масса не оказалась в снежном сугробе, наметенном сюда ветром.

Я посмотрел на Салливана:

– В такой холод яйца замерзнут. Может, развести огонь?

Салливан отрицательно покачал головой.

– Природа должна была найти какое-то решение, – прошептал он. – Если же нет, мы слишком невежественны, чтобы помочь. Не вмешивайтесь, Гилфорд. Предоставьте змеям свободу действий.

И он оказался прав. Природа действительно предусмотрела решение, пусть и несколько неуклюжее. Когда самка закончила, вторая змея, вероятно самец, приблизилась к перламутровой массе и одним слитным движением своих шести конечностей сгребла яйца со снега и рассовала по полостям, расположенным вдоль брюшка… предположительно для того, чтобы вынашивать их, пока не проклюнутся новые особи, способные выжить самостоятельно.

Стоны и лай наконец прекратились, и стадо вернулось к своим занятиям.

А мы удалились в наше теплое пристанище. Мы заняли два огромных помещения в одном из наименее доступных для чужих глаз зданий, разгородили и утеплили при помощи змеиных шкур, покрыли пол сухим тростником. Впечатление наше жилище производило самое жизнерадостное, пускай всего лишь по контрасту с темнотой и холодом снаружи.

Впавший в задумчивость Салливан поставил на край очага чайник со снегом, чтобы заварить чай из кореньев.

– Змеи рождаются, – заговорил он, – размножаются, умирают… Гилфорд, даже если они и не эволюционировали, то неизбежно начнут в будущем – отобранные природой, выпестованные окружающей средой…

– Дело рук Господа, сказал бы Финч.

Поскольку сам Финч постоянно молчал, я счел своим долгом взять на себя его роль, чтобы поддержать интерес Салливана.

– Но что это означает на самом деле? – Салливан вскочил, едва не перевернув чайник. – Как я хотел бы иметь столь же исчерпывающее объяснение! И это не сарказм, Гилфорд, не смотрите на меня с таким скорбным видом. Я говорю совершенно серьезно. Смотреть на цвет Марса в ночном небе, на покрытых мехом шестиногих змей, откладывающих яйца в снег, и видеть во всем этом исключительно руку Господа… Как это очаровательно просто!

– Правда всегда проста, – глубокомысленно изрек я.

– Правда зачастую проста. Обманчиво проста. Но я не поставлю собственное невежество в алтарь и не назову его Богом. Это же идолопоклонничество в самом худшем виде.

Вот что я имею в виду, Каролина, когда говорю о принципиальном атеизме. Салливан – честный человек и не кичится своей ученостью. Родом он из семьи квакеров и, когда устает, по их обыкновению сбивается на «ты»: «Говорю тебе, Гилфорд…»

– Этот город, – продолжал он размышлять вслух, – это место, которое мы называем городом, хотя, обрати внимание, тут нет ничего, кроме каменных коробок и проходов между ними… ни водопровода, ни возможностей для хранения еды; ни печей, ни складов, ни храмов, ни площадок для игр… Этот город – ключ.

«Ключ к чему?» – хотел спросить я.

Он не дал мне даже рта раскрыть:

– Мы толком его не исследовали. Эти развалины простираются на мили вокруг.

– Том осмотрел его.

– Второпях. И даже Том признает…

Признает что?

Но Салливан уже углубился в самокопание, и не было смысла пытаться что-нибудь вытянуть из него. Я слишком хорошо знал это его настроение.