Дары лесного духа (СИ)

   Ручищи поджигателя гораздо больше, шире, смуглее и грубей тонкокостных рук искательницы чудес, за глаза назвавшей его тварью. Он сам гораздо крупнее, выше, плечистее и тяжелее сероглазой гостьи. Тем и труднее ему прорываться сквозь истощённый приземистый ельник, бранящий каждое движение чужака щелчками и треском под неумолчный скрежет челюстей насыщающихся древоточцев. Пыхтя и сипловато похохатывая, гонящийся за щепоткой рыжих перьев человек вывалился на бесцветную окраину пожога, залитого солнечным зноем. Теперь каждый шаг поджигателя невнятно звенел, дребезжал и взрывался клубами золы. Ловец неуловимого двигался короткими перебежками мимо чёрных призраков выгоревших до сердцевины деревьев, поскальзываясь на слоистых хрупких грудах обугленных валежин.

   Расслышав и рассмотрев утомление преследователя, Иричилль замедлился, пригасив искромётный взор опаловыми веками и волоча по пепелищу левое крылышко.

   Угомонись, пискун. Я же помочь тебе хочу.

   Дух субора не ощущал в мыслях человека ни обмана, ни самообмана. Но узнавал охотничий раж, стремление обладать чужой жизнью... и желание помочь. И не понимал, чем способна услужить еле ворочающая беспёрыми конечностями тварь окрылённому исполнителю желаний. Приноровившись к вялым манёврам поджигателя, страстно увлёкшегося ловлей прыткой мелюзги, Иричилль предвидел любое его движение, невольное ли, намеренное ли, верное или ошибочное.

   И вновь неразумная птаха-зарянка, всплеснув крылышками, утекала из накрывающих её горстей посмеивающегося человека. Не ослабляя ни на миг натяжение ловчей паутинки задора.

   В гулкой подоблачной вышине заскрипели, загрохотали, соприкасаясь и скобля друг друга с душераздирающим визгом, согбенные ободранные стволы полумёртвых сосен. Посыпалась ржавая хвоя и спёкшееся окорье. Лютует, усиливаясь, ветер.

   Близко. Скоро.

   Выбившись из сил, отрывисто пищит запуганная птичка-огнёвка. Скворчат торопливые шестерёнки часов, прижатых к запястью стальными щитками браслета, резонируя с пульсом. Человек не слышит лязга отмеряющего время механизма, и не слышит тиканья в отчаянных писках зарянки.

   Попался, дурашка!

   Сложилась, хрустнув, под тяжёлой ступнёй трухлявая коряга, запорошённая пеплом. Человек, негромко вскрикнув от боли, пробившей лодыжку, повалился ниц. Застонал, упершись локтями в гарь, приподнял посеревшее лицо и заглянул в помрачённый зрачок неуязвимого подранка.