Дата Туташхиа

А то, что общий пафос и даже направление формотворческих поисков могут неожиданно (или закономерно?) совпасть у произведений, покоящихся на совершенно разных традициях, становится ясно, если мы вспомним, например, роман Сергея Залыгина «Комиссия»: мужики, жители уральской деревушки, застигнутые межвластием в дни гражданской войны, мучительно размышляют о том, как и во имя чего живет человек; размышляют сообща, жестоко споря и произнося длинные монологи, отразившие упорную работу разума. В «Комиссии» почти нет действия — действует, движет сюжет освобожденная энергия человеческой мысли. Автор доказывает свое право свободно обращаться с канонами романа. Да и существуют ли они вообще? Вольные «модели» двух романов во многом совпадают. Разница тоже ощутима. Идет она по важной, принципиальной линии: «Комиссия» показывает процесс кристаллизации коллективного опыта в социальной и нравственной областях, когда важны все, от кого бы они ни исходили, прибавки к найденному. «Дата Туташхиа» доказывает, сколь непреходящее значение имеет индивидуальный нравственный опыт.

Части романа Ч. Амирэджиби предваряются цитатами из старинных рукописей о грузинском языческом божестве Туташхе, о том, как искал он возможность сделать людей способными к добру: «И был судьей над народом и правил им Туташха, юноша прекрасный и благолепный. Не будучи человеком во плоти, был он, однако, духом человеческим, во глубинах душ обитавшим, и во все составы входящим…» Естественно, эти рукописи в природе не существуют. Естественно, потому что стилизация под документ, в том числе старинный, широко вошла в литературную практику. Наше время, полное реальных потрясений и социальных сдвигов, глобального масштаба, обострило, как известно, всеобщий интерес к документу (появилось определение «документальная литература»), он пришел в художественную прозу и даже в поэзию, сказался на формах повествования и стихосложения. Если нет документа — можно «под документ», причем «под» в некоторых случаях пред» почтительнее, потому что у автора не связаны руки и все зависит от его вкуса и чувства меры… Заметим еще, что стилизация как таковая завоевывает довольно заметное место под литературным солнцем, становится иногда принципом организации художественного материала (назовем роман Бориса Васильева «Были и небыли», романную прозу Булата Окуджавы, рассказы Юрия Нагибина, посвященные известным людям прошлого). Причин тому много, и говорить о них здесь не место. Думается, не последнюю роль играет наша способность видеть прошлое в некоей элегической дымке — именно потому, что оно ушло навсегда, безвозвратно, и пришедшие «оттуда» предметы быта, старые письма с их затейливым слогом, свидетельства людских отношений обладают в наших глазах немалым очарованием; воспроизвести в совокупности сам характер течения «той» жизни — соблазнительная задача для современного художника. Не обойдем вниманием и такой серьезный фактор, как стремление современника сохранить, удержать, зафиксировать многообразные жизненные приметы прошлого — действительность меняется столь стремительно, что между настоящим и прошлым, кажется, нет четкой грани, и то, что дошло к нам сквозь время, стало свидетельством непобедимой устойчивости жизни, приобретает особую ценность…

Как бы там ни было, грузинский прозаик отдал стилизацци свою дань. И отрывки из несуществующего эпоса о языческом божестве Туташхе, и записки бывшего генерала жандармерии, якобы найденные после его смерти, и главы, будто бы воспроизводящие записанные автором воспоминания об абраге людей, его знавших, — все это откровенно стилизовано. Можно было бы сказать — «роман-стилизация», если бы не сакраментальный вопрос: стилизация под что? Роман мало озабочен передачей всех тонкостей аромата изображенного времени — он обращен к проблемам, явно выходящим за пределы небольшого временного отрезка. Быт и нравы Грузии конца XIX — начала XX столетия присутствуют на страницах романа постольку, поскольку они помогают понять бытие героев.: Характер мышления людей из «той» жизни? Он намечен весьма условно, в главах-монологах вы ощутите резкую динамику мысли, чуть ли не репортажность взгляда персонажей романа на окружающее. И сами переходы от главы к главе, сам последовательный монтаж эпизодов, не связанных между собой впрямую, — все это плохо ассоциируется с особенностями мировосприятия людей, живших восемьдесят — девяносто лет назад. Если бы автор задался целью создать роман-стилизацию, он, наверное, выстраивал бы повествование с полным соблюдением законов классической романной композиции и классических романных характеристик, в старомодно-грациозном стиле, с пейзажами, подробными портретами, экспозициями глав и т. д. и т. п., но это был бы уже другой роман. Стилизация в «Дате Туташхиа» — игра пера, флер, иногда сильнее, иногда слабее заметный, и все же — флер, не более.