Дата Туташхиа

«Человек есмь!» — всегда имеет право сказать о себе герой романа, на протяжении всего своего духовного восхождения. Принимая на плечи целое мироздание, он не гнется под этой безмерной тяжестью, потому что не теряет в себе ничего человеческого. Вынужденный волею обстоятельств заглянуть в самые мрачные бездны человеческой натуры, Дата в конечном счете не расстается с верой в способность людской души к очищению и возрождению. Его жизнь, исполненная гуманного смысла, приобретает монументальные черты нравственного подвига.

Говорить о содержательной стороне романа — задача неблагодарная. Исчезают тонкие смысловые оттенки, а именно они важны, когда трактуются проблемы духовного порядка. Остается надеяться, что именно к оттенкам повествования окажется чуток заинтересованный читатель «Даты Туташхиа».

Дата часто попадает в «очищенные» ситуации; автору важно как можно полнее раскрыть жизненное кредо героя на разных этапах его духовной биографии. Немало помогает этому амплуа Даты. Абраг, человек вне закона, при любой встрече с другими людьми вступает в отношения, четко проявляющие позиции обеих сторон. Но как бы ни был уникален образ жизни абрага, он не может осуществляться вне реальной социальной среды, реального времени.

Ощущение неминуемого краха царской империи пронизывает размышления самых разных персонажей романа — сознательных революционеров, террористов, играющих в анархическую фразу, либеральных интеллигентов, светских дам, жандармов. Сутолока мнений, реплик, речей не мешает увидеть, как исподволь поляризуются силы, которым суждено встретиться в смертельной схватке. Дата Туташхиа из тех, кого категорически не устраивает существующий порядок вещей («…ни про политику, ни про партии слушать не хотел, политически темный был человек, но что хуже царя и жандармов быть не может, знал отлично», — сообщает анархист Никифоре Бубутейшвили). Знаток своего дела, жандармский генерал, граф Сегеди не случайно говорит о Дате: «Подобные авторитеты во. время стихийной смуты становятся вождями черни». Речь о высоком. нравственном авторитете борца за справедливость, представляющем для монархического строя особую опасность.

Двоюродный брат и двойник Даты, Мушни Зарандиа, — прежде всего идейный противник абрага. Окинув взглядом историю человечества, Мушни пришел к выводу, что роль «материального прогресса» и социальных изменений сильно преувеличена: «…общечеловеческие печаль и злосчастье, беда, горе, неудовлетворенность и ненасытность были те же, что и в эпоху каменных орудий или сохи; менялось все, кроме духовной жажды, то есть самого человека.

Из этого вытекает…что замена одной социальной системы другою не оправдана».

Не правда ли, целая философская платформа? И Мушни отстаивает ее на протяжении всей жизни, становясь одним из столпов жандармского ведомства. Зарандиа и Туташхиа, охранитель и разрушитель, — они как две чаши весов, как живой символ стремления действительности к равновесию…

Наверное, невозможно перечислить все козни преуспевающего жандарма в его борьбе со знаменитым абрагом. Скажем, что обреченный общественный строй защищается любыми средствами, и это будет верно — как вообще, так и применительно к данному случаю. Но у поединка Даты и Мушни есть особый смысл — он открывается совсем незадолго до романного финала, когда Зарандиа произносит: «…даже от Христа ничего б не осталось, не продай его Иуда за тридцать сребреников. Мученическая смерть Христа послужила его бессмертию и его славе. Этот финал был предусмотрен Иудой заранее как необходимый, ради него он совершил то, что совершил, заранее и точно рассчитав все последствия. В это я теперь верю твердо». Совсем в ином свете предстает деятельность Мушни — он ведь не только ревностно защищал устои империи, но и посылал Дате испытание за испытанием, давая абрагу необычную возможность отстаивать на практике свое мировоззрение, обогащать и углублять его. Зарандиа сознательно и долго готовил мученический финал для Даты, и венцом его дьявольского творения стала мысль об убийстве Туташхиа, внушенная незаконнорожденному сыну абрага. Так стремился Мушни в число тех, «кто обеспечивает имени героя бессмертие». И когда Дата погиб, оказалось исчерпанным и жизненное назначение Мушни Зарандиа — он умер от меланхолии несколько лет спустя…

Автор весьма холоден к тому, что принято называть субъективной честностью. Оба его героя — субъективно честные люди. Оба идут по избранному пути, руководствуясь формулой: не могу иначе. (Именно так определяет «причину действия» того и другого проницательный граф Сегеди.) Это сходство героев, как и сходство физическое, только подчеркивает, что существо личности определяют ее нравственные устои, верное понимание, что есть добро. «Не могу иначе» — всего лишь красивая, ничего не значащая фраза, пока она не наполнена определенным содержанием.