Мы наконец-то заходим внутрь, и отец Лоана закрывает за нами дверь. Прихожая довольно простая, с большим зеркалом над старинным комодом, на котором стоят семейные фотографии.
На многих снимках я узнаю отца Лоана под руку с восхитительной красоты молодой женщиной. Их много… и только на одной из них я вижу Лоана в детстве – на фотографии со школьной фотосессии.
Не могу не заметить, что его мать похожа на ангела.
– Розелин! – кричит отец Лоана, проходя в гостиную. – Дорогая, твой сын пришел.
На мгновение меня передергивает от слов «твой сын», равно как и Лоана. Но он избегает моего взгляда и сохраняет маску спокойствия. Я слышу приближающиеся шаги.
Появляется женщина с волосами цвета воронового крыла, такая же красивая, как и на фото, но гораздо более уставшая и явно много пережившая. Это женщина, которая родила Лоана. Женщина, которую он любит больше всего на свете. Женщина, которая вырастила его и помогла ему стать мужчиной.
Вот только…
Увидев сына, она осторожно подходит к нему и изо всех сил бьет его по лицу. Я вздрагиваю и удивленно вскрикиваю. Отец Лоана стоит в углу со скрещенными на груди руками, Лоан же не ведет и бровью. Наоборот, он смотрит на женщину, которая только что его ударила, со смесью боли и стыда – скорее всего от того, что я стала свидетелем.
– Привет, мама!
Я не вмешиваюсь, как он мне велел, но, к сожалению, не могу скрыть свою реакцию: мои глаза только что не вываливаются от удивления, рот непроизвольно широко открылся. Кажется, то, что здесь происходит, – норма, но я умираю от желания вмешаться и что-то сделать. Но Лоан меня предупреждал. Я заставляю себя принять безразличное выражение лица, хоть это и удается с огромным трудом.
– Я не твоя мать, – говорит женщина, оглядывая его с ног до головы. – Почему он здесь?
Она поворачивается к своему мужу в ожидании ответа, и вся та доброта, которую, как мне казалось, я увидела на фотографиях, испаряется.
– Он приехал навестить тебя, любовь моя.
– Перестань, перестань, перестань это говорить! – злится она. – Думаете, я идиотка? Вы все врете. Хватит лезть ко мне в голову!
Внезапно женщина замолкает и улыбается так, что у меня скручивает живот, а затем снова вдруг раздражается. Этого оказывается достаточно, чтобы все понять. Я как-то смотрела передачу об этой болезни. Двоякость чувств, абсурдные галлюцинации… О боже!
Она указывает на Лоана пальцем и говорит:
– Вон из моей головы, сказала же!
Он зажмуривается и отворачивается, как будто уже привык к такому. Но я понимаю, что ему больно, очень больно. Не знаю, что мне делать, чтобы помочь Лоану.
– Успокойся, мама! Помнишь, о чем мы с тобой говорили в прошлый раз? – говорит он спокойно и безмятежно. – Это я, Лоан. Просто Лоан. Я не причиню тебе вреда, и папа тоже.
Мать настороженно смотрит на него, и в ее взгляде мелькает сомнение. Она уже собирается что-то ему ответить, как вдруг переводит взгляд на меня. Я непроизвольно дрожу при виде ее огромных зрачков, пристально глядящих на меня, как на добычу. Лоан тоже напрягается и инстинктивно дергается в мою сторону.
– А она, кто она?
– Это моя подруга Виолетта. Она тоже ничего тебе не сделает.
Женщина смотрит на меня, а затем хмурит брови и бормочет себе под нос:
– Она хорошенькая… А если они пытаются тебя обдурить? Я знаю! Будь осторожна, не верь им!
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что она говорит сама с собой. Классический пример солилоквия.
Мать Лоана подозрительно оглядывает меня с головы до ног. Мне не в чем себя упрекнуть, но под тяжестью ее взгляда я испытываю странное чувство вины.
Лоан с болью в голосе говорит:
– Я просто хочу поговорить с тобой, мама. Я даже не прикоснусь к тебе.
Он пытается успокоить ее и поднимает руки. Чтобы убедить ее, он отступает на добрый метр назад и тянет меня за собой. Женщина, кажется, почти тут же успокаивается, но продолжает меня рассматривать. Она несколько раз кивает, не знаю кому, и что-то бормочет сквозь зубы. В конце концов Лоан советует мне присесть. Я сажусь в кресло, а Лоан продолжает стоять.
– Я рад тебя видеть, – говорит он, беспокойно потирая руки. – Я недавно хотел зайти, но папа сказал, что ты прилегла отдохнуть. Сейчас тебе лучше?
– Да. Мне нужно было поспать, – спокойно отвечает она, отворачиваясь от меня. – Не могу спать по ночам.
– Почему ты не спишь по ночам? – нервничает Лоан.
– Потому что за мной следят. Если я засну, они этим воспользуются. Ты же знаешь.
Лоан не спрашивает, ни о ком она говорит, ни почему она думает, что за ней следят. Полагаю, он задавал этот вопрос уже тысячи раз. Я неподвижно сижу в кресле. Такого я не ожидала… Почему она не принимает таблетки, если ее паранойя настолько сильна?
– Никто за тобой не шпионит, мама. Это лишь невидимые страхи. Мы об этом уже говорили. Ты больна.