Давай любить друг друга

Но, естественно, он тут же хватает мою руку и осматривает ее. Я делаю то же самое и кривлюсь. Она вся покраснела, а на коже остались следы от ногтей. Взгляд Лоана мрачнеет, но я высвобождаю руку. Не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым.

И только сейчас я понимаю, почему он не хочет иметь детей. Почему он всегда избегает смотреть людям в глаза. Почему всегда говорит спокойно и негромко, будто боясь разозлить.

И от этого, хоть мне и казалось, что это уже невозможно, мое сердце вновь разбивается на части.

35. Наши дни Виолетта

Завтра утром у меня собеседование в «Миллезии».

Эта дата обведена красным маркером в календаре на холодильнике вот уже два месяца. Я так нервничаю, что приготовила все заранее: сумку, образцы, свой наряд… Не хочу ничего оставлять на волю случая. Сегодня вечером Зои и Джейсон предложили приготовить дома японскую еду, и я иду домой с пакетами в руках.

Я шагаю по тротуару, когда замечаю, как только вернувшийся из части Лоан захлопывает дверь машины. Он смотрит на меня, я ему улыбаюсь. Как же он красив!

В последние дни я много думала о нас. После появления Люси, смерти Итана и встречи с его родителями у нас не было ни времени, ни сил об этом разговаривать. Но я поняла, что больше так не могу, и решила, что с меня хватит, что я была достаточно терпелива, а теперь хочу во всем ему признаться.

Мы доходим до вестибюльной двери одновременно. Он широко ее открывает и жестом приглашает меня войти, рукой касаясь моей спины.

– Дамы вперед.

– Я вижу здесь лишь одну даму, – отвечаю я, заходя с высоко поднятым подбородком.

– Зато какую!

Я качаю головой, поднимая глаза к небу, и мое сердце словно утопает в потоке растопленного шоколада. Почему у него что ни слово, то прямое попадание в сердце? Хотела бы я иметь такую способность. Чтобы можно было просто сказать: «Я люблю сыр», – а он – бам! – и втрескался в меня по уши.

Лоан нажимает на кнопку лифта, и тот медленно спускается. Мы не произносим ни слова. В воздухе витает какое-то электричество, уже знакомое и несколько тревожное. Краем глаза я смотрю на него, оказывается он пристально на меня смотрит.

«Первый этаж», – доносится из лифта. Я делаю глубокий вдох. В воздухе что-то изменилось, но мои гормоны стараются этого не замечать. Я знаю, что он знает, что я собираюсь сделать самую опасную в мире вещь – отдаться ему целиком.

Отдать тело было еще не так трудно. А вот отдаться целиком – телом, сердцем, разумом и душой – это совсем другое. Это может уничтожить меня.

Вся на иголках, я первая захожу в кабину. Он становится рядом и нажимает кнопку нашего этажа. Двери закрываются, и мы ждем. И ждем. И снова ждем. Я решаюсь посмотреть на Лоана. Он выглядит растерянным, а это так себе знак. Он снова нажимает на кнопку открытия дверей… но она не срабатывает.

Скажите мне, что это всего лишь шутка.

– Попробуй открыть двери!

Лоан слушается и пытается это сделать. Они немного раздвигаются, но в итоге все же побеждают. Он ругается себе под нос и вытирает руки об джинсы. Растерянная, я вопросительно на него смотрю. Не хочу, чтобы он подтверждал то, что я и так уже знаю. К несчастью, он вздыхает и, словно извиняясь, кривит лицо, смотря на меня.

– Все будет хорошо, Виолетта-аромат-фиалок-лета. Мы справились однажды, переживем и во второй раз.

Я почти с нетерпением жду панической атаки, которая должна вот-вот наступить. Но как это ни удивительно, ее не случается. Наоборот, я, кажется, очень спокойна. А если это знак?

– По крайней мере, мы сможем спокойно поговорить.

– А… – говорит Лоан несколько скептически. – Не знал, что нам нужно поговорить.

Еще как знал. И по его взгляду становится ясно: он прекрасно понимает, что именно у меня на уме. Как бы мы ни откладывали этот момент, я должна все прояснить раз и навсегда.

Я хочу быть рядом с ним, когда он теряет друга, хочу иметь возможность поддержать его, когда он наконец решит выступить против своего отца. И вот почему, не давая себе времени струсить, я говорю:

– Я идиотка.

Текст, который я написала, начинался не совсем так.

Лоан поднимает бровь. Я кривлюсь, а он, что-то подозревая, скрещивает на груди руки. От стресса я позабыла весь свой идеальный монолог и поэтому теперь импровизирую. Вот только есть люди, которые умеют импровизировать, а есть я.

– Я идиотка, но, думаю, ты и так это подозревал, я же блондинка. Важно, что я это осознаю и прошу прощения, пусть даже я и ненавижу извиняться, особенно за то, что я блондинка, потому что это вообще не моя вина. Я слишком много ем, особенно шоколада, и знаю, что мне стоит сбавить обороты, если я не хочу превратиться в гигантский шар из «Нутеллы», который придется скатывать вниз по лестнице и который будет двигаться, только если его приманят крошками печенья из пралине, – добавляю я, закатывая глаза, и продолжаю: – Но это делает меня счастливой, понимаешь? Еда делает меня счастливой, шоколад делает меня счастливой, возможность быть с тобой делает меня счастливой.