Давай начнем все с начала (ЛП)

– Ах, ты пытался спровадить свою маленькую подружку до того, как я проснусь, – складывает она два и два, – прости, что нарушила твой хитрый план. Я не могла уснуть, поэтому решила пораньше собраться в школу. Мне все равно надо еще сделать кое-какую домашку до первого урока.

Он предпочитает пропустить это мимо ушей – не то чтобы он хоть когда-нибудь был хорош в вопросах дисциплины при воспитании ребенка. Ему повезло, что Линда ему с этим помогает, а то бы Рори выросла еще более отвязной бунтаркой, чем сейчас.

– Рори, эта женщина…

– Не надо. – Вмиг посерьезнев, Рори поднимает руку, заставляя его замолчать. Она усаживается за кухонный стол, и он устраивается напротив нее.

– Я хочу объяснить…

– Пап, – начинает она своим самым строгим тоном, который использует применительно к Чарли, хотя он на пару лет ее старше, – тебе нечего объяснять. Мамы нет уже двенадцать лет. Никто не осудит тебя за желание жить дальше.

«Но дело не в этом», – мрачно размышляет он. Дело не в желании жить дальше, даже и близко нет. Он так же влюблен в Хлою Деккер сейчас, как и двенадцать лет назад, пятнадцать, двадцать. Он полюбил ее при первой встрече и никогда не переставал любить. И неважно, где она находится.

– Все не так. Я просто… провожу с ней время.

Выражение лица Рори смягчается.

– Здорово, правда. Не хочу, чтобы ты был одинок.

– Я никогда не буду одинок, дорогая, – настаивает он, – ведь у меня есть ты.

Это величайшая честь всей его жизни – быть отцом Рори. Он даже примерно не представлял, что когда-нибудь будет вести подобную жизнь, потому что всегда считал детей ужасным бременем, и во многих смыслах она таковой и была. Она как будто безостановочно плакала первый год своей жизни, слюнявила его лучшие костюмы, и ему просто не верилось, что такое крошечное создание может исторгать подобные запахи, когда он, демонстративно заткнув нос ватой, менял ей подгузники.

Но когда она родилась, он не мог оторвать от нее взгляда. Не мог выпустить ее из рук.

«Ты будешь великолепным отцом», – пообещала Хлоя, и ее глаза светились неизбывной верой в него. Вот только он и вообразить не мог тогда, что ему придется делать это без нее.

***

Люцифер стоит на балконе пентхауса, поигрывая стаканом с виски и слушая перестук кубиков льда.

Он часто сюда приходит, когда Рори в школе, или ночует у подруги, или когда у него дела в «Люксе». Он играет на пианино, или нагружается спиртным под завязку, или просто размышляет. Оборачивается в золотистые простыни и спит на половине кровати Хлои, просто чтобы ощутить хотя бы ее тень. Иногда, уткнувшись носом в подушку, он готов поклясться, что ощущает ее запах, словно его преследует слабый аромат ее парфюма, несмотря на прошедшие годы и многочисленные стирки.

Он никогда и никого сюда не приводит, относясь к этому месту, как к святыне. Он знает, как Линду беспокоит то, что он запирает лифт и отгораживается от всего мира. То, что весь пентхаус выглядит в точности таким, каким был при Хлое. Ее зубная щетка по-прежнему рядом с раковиной, а ее давно просроченные противозачаточные лежат в прикроватной тумбочке.

Он напрягается, ощутив, что рядом кто-то есть, когда райский свет касается его кожи. Какой-то ангел прервал его рефлексию – и это не Богадиэль или Рори.

Воздух словно потрескивает и становится колючим, напряженным. Люцифер крепче обхватывает пальцами стакан, раздраженно кривя верхнюю губу. У всех его братьев и сестер есть своя уникальная сильная аура, и он мгновенно узнает эту – его навестил благочестивый и несносно скучный Задкиэль.

Он готовится к соприкосновению со светом брата, который словно бы стремится проникнуть повсюду.

– Ты немного рановато для ежегодной мольбы за души наших родичей, – сухо и безэмоционально заявляет Люцифер, предпочитая не ходить вокруг да около.

Он слышит, как брат вздыхает, ступая на балкон. Затем до него доносится щелчок, производимый убираемыми крыльями, и вот уже Задкиэль встает рядом с ним. Он не просит налить ему выпить, и Люцифер не предлагает.

Брат начинает свою речь так, словно заранее знает ответ, но все равно вынужден спросить.

– Прошло двенадцать лет, – говорит он, словно Люцифер не в курсе, словно не проживает этот ад каждый день, – тысячи для них. Пожалуйста, брат, просто подумай об этом.

Люцифер презрительно хмыкает, недвусмысленно демонстрируя свое отношение к словам Задкиэля. Он не намерен об этом думать ни сейчас, ни в будущем. Он столь же невосприимчив к этой просьбе двенадцать лет спустя, как был в первый раз, когда его об этом просили.

– Мой ответ неизменен, – глухо отзывается он. – По мне так Майкл и Саракиэль могут гнить в… там, где они находятся.

Он снова слышит тяжелый вздох Задкиэля - этот звук режет ему слух и играет на его нервах.

– Тебе не кажется, что они уже достаточно страдали?

Люцифер выходит из себя.

– А тебе не кажется, что моя дочь уже достаточно страдала, – огрызается он, потому что его боль вторична по сравнению с ее, – пока росла без матери? И что насчет Трикси, оставшейся круглой сиротой в течение нескольких лет?

На лице Задкиэля на миг появляется виноватое выражение.